Дневник обезьянки (1957-1982) - Джейн Биркин

Апрель

Сегодня все идет наперекосяк.

Я написала письма и пошла вниз, показать их маме и папе. Еще одно письмо я написала в бюро находок – мама потеряла зонтик. Тут они хором на меня набросились: почерк у меня ужасный, ничего нельзя понять, уйма орфографических ошибок, я не в состоянии запомнить ни один адрес – не то что Линда. Линда у нас – гений, она помнит даже адрес бюро находок и адрес тети Мэдж. Разумеется, все это было сказано при всех. Господи, я чуть не разревелась. Это невыносимо. Они постоянно меня принижают и превозносят Линду. Порой так и подмывает заорать. Когда я сказала папе, что, мне кажется, правильный адрес – Дюренд-Гарденс, 30, как подтвердила и Линда, он ответил, что Линда – умница и у нее блестящие способности и что я должна этим пользоваться. По-моему, все засмеялись. Я слышала, как мама сокрушалась из-за моего ужасного почерка. Папа спросил меня, что со мной не так, но я ничего не ответила и продолжала читать программу телевидения, хотя у меня было чувство, что мир вокруг меня разваливается на куски. Видимо, все дело во мне самой. Они и раньше меня критиковали, но мне было плевать, а теперь это меня смертельно обижает, честное слово. Они славные, они сами не понимают, что творят. Как мне хотелось бы уткнуться кому-нибудь в плечо и поплакать, снова стать маленькой девочкой и перестать быть такой, какая я сейчас. Вот бы найти местечко, где можно спокойно и не краснея все обдумать. Линда приготовила вкусное желе. Мама разразилась целой речью на предмет того, какая она прекрасная хозяйка и прочее в том же духе, и излила на нее потоки елея… Но я не уверена, что все было именно так. «Изумительно, Линда! Прими мои поздравления!» А мне папа просто бросил: «Спасибо», – уже кое-что, но мама не сказала ни слова. Знай только нахваливала Линду, а я, между прочим, еще убирала со стола. Gosh![53] Сколько можно это терпеть? Еще пара комментариев на тему моей криворукости и превосходства Линды, и я начну орать, – а чего они хотели, раз я такая испорченная? Но больше всего меня угнетает сознание того, что я должна измениться. Позволь мне сказать тебе как на духу, что никто из них не виноват – ни папа, ни мама, ни Эндрю, ни Линда. Виновата во всем только я. И от этого выть хочется.

Пасхальное воскресенье

Ездила на вокзал Кингс-Кросс встречать Мэрилин. Вместе с Уильямсами ходили в парк Баттерси. Я плохо себя чувствовала, но Саймон был просто прелесть, хотя тоже чувствовал себя не очень.

* * *

Саймон Уильямс был лучшим другом моего брата Эндрю и моим первым женихом. Его сестра Полианна дружила с Эндрю. Мы вместе сняли фильм. Сценаристом и режиссером был Эндрю, ему тогда исполнилось 15, мы с Саймоном играли влюбленных. Я умирала от туберкулеза в Брайтоне, на прибрежном утесе. В фильме была сцена с поцелуем на берегу озера Баттерси; если я ничего не путаю, в школе Хэрроу, где Эндрю впервые показал фильм, ее вырезали из соображений цензуры.

* * *

1 мая

Мы с папой едем в мягком вагоне в Шотландию. Я услышала, как носильщик говорит на гэльском, и поняла, что мы пересекли границу. Мама и Эндрю провожали нас на вокзале Кингс-Кросс, а бедняжка Линда так рыдала, что мне пришлось дать ей обещание, что я буду целовать все открытки, которые ей пошлю, и дам ей из своих запасов две таблетки от язвочек во рту.

Без даты

Да, мы сняли целый фильм! Со мной в главной роли! В главной мужской роли – Саймон. Было ужасно весело. Озеро Баттерси, американское посольство, разные кафе и прочее и прочее. В основе сюжета – история любви. Продюсировал Эндрю. Мы с ним вместе ездили в Сассекс. Никогда в жизни я так не смеялась. Разумеется, мы снимали. Я умирала в дюнах, в метре от кромки моря, возле скалистых утесов Брайтона, под проливным дождем. Потом мы все вместе пошли смотреть «Историю монахини». Саймон – прелесть. Он дал мне свой плащ и сказал, что у меня хорошо пахнет от волос. Он вел себя очень внимательно и старался меня подбодрить после сцены на пляже, когда я насквозь промокла.

Мы играли у них дома в «Murder in the dark»[54], пока не было родителей. Билл оказался отличным детективом. На следующий день Саймон заболел. Он из-за чего-то рассердился на своих родителей, и к вечеру мы уехали из Лондона.

Август 1962, поездка во Францию

В четверг я ходила в шикарную парикмахерскую[55] на Слоун-стрит. Мне сделали перманент. Волосы были покрыты коркой, и, пока я сидела под сушкой и пила чай, голову нестерпимо жгло и кололо. Но дело того стоило. То, что делают их стилисты, попросту божественно. В тот вечер я чувствовала невероятное возбуждение. У себя в комнате я уложила в чемодан вещи и составила список. Обожаю готовиться к путешествиям. У меня прямо пятки горят.

Я проснулась в 4:30, потом в 5:00, а потом уже все встали. Я надела плиссированную блузку и бирюзовую юбку. Папа отвез нас в Кенсингтон. Там мы посидели в небольшом и очень современном зале в ожидании автобуса, на котором поехали в лондонский аэропорт. Когда мы прощались с папой, я немножко поплакала, но незаметно для остальных, и папа сказал, что скоро присоединится к нам в Париже. Мама встретила свою подругу, которая доехала вместе с нами до аэропорта. Она была очень милая. Меня от нетерпения буквально трясло. Нас посадили в самолет, и мне досталось место возле иллюминатора. В полете у меня жутко закладывало уши и тошнило, и мне пришлось на всякий случай держать перед собой пакет. Мы приземлились в Париже, где нас встретили знакомые, говорившие по-французски. От счастья я была готова зацеловать маму до смерти. Мы провели в Париже день. Моросил дождик. Эндрю пришлось еще раз ехать в аэропорт, потому что он забыл там свою сумку. Он был в отвратительном настроении, когда зашел к нам. Мы в это время сидели за жутко дорогим завтраком. Мы побывали возле Триумфальной арки, над которой развевался огромный флаг, поскольку это был Liberty Day[56]. Короче говоря, они славили этого старого хвастуна Бонапарта. На Могиле Неизвестного Солдата горел Вечный огонь. Полицейский велел Линде быть внимательней, потому что она наступила на эту могилу. Потом мы зашли в магазин пластинок и ужасно дорогое кафе.

Ночной поезд нас удивил: он был очень старый, но удобный. Меня не покидало ощущение, что я – солдат, отправляющийся на войну. В спальном вагоне вместе с нами ехали две француженки – мать с маленькой дочкой. Мама сокрушалась, что нам не удастся втиснуть весь наш багаж, но мы его втиснули. Эндрю отдал свое единственное одеяло какому-то австралийцу и заснул, пока мы с Линдой ужинали.

Мы прибыли на вокзал и пересели в поезд, который шел в Экс-сюр-Мер. Предыдущие постояльцы еще не выехали, и мы пошли купаться, а потом купили у очень симпатичного молодого парня пляжный зонтик и складной стул. Меня ужалила медуза. Большую часть дня мы провели на пляже, а вечером пошли ужинать в прелестный ресторан с окнами, увитыми диким виноградом. Мы включили музыкальный автомат и танцевали твист. В понедельник мы все сгорели на пляже, особенно Линда. Мы нашли еще один пляж, на котором мальчишки ныряли в море со скалы, и я тоже нырнула. На обратном пути мы подобрали старые газеты, которые гонял ветер, и увидели фотографии принцессы Маргарет и Мэрилин Монро[57].