Книга Воды - Эдуард Лимонов

На южной оконечности Манхэттена, там, где можно ее увидеть, на пирсах под мостками Seaport вода Атлантики несет на себе грязную дерьмовую пену, щепки, бумажные тарелки, пятна бензина, хозяйственный мусор. Смотришь и хочешь туда прыгнуть. Правда, если прыгнешь, можешь и не выбраться оттуда.

Вэнис-бич — это предместье Лос-Анджелеса. Это собрание картонных и фанерных желтых и розовых старых домиков на самом берегу океана, где широкая полоса отличного песка непрерывно подвергается наездам могучего ровного океана. В песок негусто, но достаточно часто воткнуты высоченные пальмы. Долгое время здесь царила захолустная тоска, были черт знает какие дачки, не из лучших. Первыми на этот район обратили внимание хиппи в конце 60-х, стали заселяться массово в картонные розовые домишки. Вместе с хиппи пришли наркотики и торговцы наркотиками. Постепенно район становился модным. Я впервые попал на Вэнис-бич в 1976 году во время смурного и оставшегося мною забытым молниеносного визита в Калифорнию к моему другу московского периода Олегу Чиковани. Доктор-нейрохирург, он работал доктором-анастезиологом и из кожи вон лез, чтобы получить американский диплом. Я прилетел к нему, как утопающий хватается за соломинку, где-то в период с 19 декабря 1975 года по начало февраля 1976 года, то есть я уже жил в трагедии, еще с Еленой, но мы уже объяснились, я знал, что у нее есть другой мужчина. Чего я хотел от Олега Чиковани, my God?! Я инстинктивно желал прижаться к другу, остаться там, в Калифорнии. Но пробыл всего несколько дней и улетел обратно в свою трагедию. В один из этих нескольких дней мы приехали на машине Олега на Вэнис-бич, где жил тогда Феликс Фролов, наш общий знакомый.

Написав все это, я засомневался в том, что написал. Не слились ли у меня в один два визита в Калифорнию? Может быть. Но как бы там ни было, я сидел впервые на Вэнис-бич в квартире Феликса Фролова. Фролов был харьковчанин, потом москвич, кинооператор Шукшина, и вот обретался в квартире с оборванными обоями на Вэнис-бич. Окна были открыты, слышен был рокот океана и голоса проносящихся на этаж ниже по асфальтовому тротуару девок и парней на роликах.

Вэнис-бич был похож на голливудские, наспех сооруженные декорации, в которых почему-то остались жить люди. На самом деле его архитектурный стиль идеально соответствовал месту, климатической зоне. Янки оттяпали эти благодатные земли в Мексике лишь сто лет назад. Зачем тут человеку бетон? Лос-Анджелес — это восемьдесят миль бараков вдоль хайвея. В Лос-Анджелесе есть свой район небоскребов, но небоскребы тут чужие. А нормально тут жить в легких одноэтажных домиках, тем более что это район землетрясений. Полоса песка в несколько сот метров шириной, пальмы, картонные домики, редкие магазины хипповой одежды, точнее, вешалки на колесиках, выставленные на тротуар, редкие забегаловки, растрескавшиеся заборы, атлетически сложенные добрые негры у пальмы бьют бочки барабанов. Рокот океана. Ведет по песку детей седовласый атлет, с разорванными ушами, велосипедисты, просвистывает мимо герой на дощечке, еще один. Теплый, как парное молоко, воздух, знакомые по окну в Харькове мамины алоэ, но в три метра высотой, целая стена зарослей, яркие шипастые цветы брызжут в глаза. Пожалте любить и жаловать: Вэнис-бич. Девочки: кожа в кокосовом масле. Из магазина спортивного инвентаря вынесли белые качалки, и два негра лежат на спинах, выталкивая вверх штанги: рекламная акция. Не жарко, но парит. А дождя не будет, это точно. Это океан сообщает вечную атмосферу парилки. Все-таки, кажется, к Феликсу Фролову мы приехали в 1980 году и приехали вчетвером: я, поэт Алексей Цветков (не путать с ответственным секретарем «Лимонки»), писатель Саша Соколов и редактор лос-анджелесской газеты «Панорама» Александр Половец. Собственно, ну и пусть, ну и черт с ним, с годом, важен Вэнис-бич, просторная местность, атмосфера парилки. Кайф вечного отдыха, вечного фланирования, вечных неспешных разговоров хозяина магазина спортинвентаря с седовласым атлетом, остановившимся пожать руку. И через сто лет здесь будет так. Запах марихуаны над асфальтовым променадом, просветленные лица святых старых хиппи, усохших в индейцев, запах бобов от мексиканской забегаловки (никогда не научился варить бобы). Передо мною был проигран тогда (ну хорошо, сойдемся на 1980 году…) один из вариантов судьбы. Остаться здесь, найти легкий job, не найти никакого job, писать в газету «Панорама» статьи Половцу по 40 долларов штука, бродить по Вэнис-бич, пока жена — официантка в мексиканской забегаловке — не очень утруждается. Идти с ней купаться. Курить марихуану, думать до дури об ацтеках, о Монтесуме, о грибе «пайот», о вулкане Попокатепетль, произносить «Попокатепетль», «Попокатепетль», называть жену Кафи… а если выпьешь, «Катькой».

Тогда, в феврале 1980-го (я отпраздновал свой день рождения в Лос-Анджелесе, прилетел туда в вечер дня рождения), судьба приоткрыла передо мной свой театральный тяжелый занавес и показала мне будущее. Жену Наташу Медведеву вперед срока. За два с половиной года вперед. Вот как это случилось.

Ресторан «Мишка». Действующие лица и исполнители те же: Соколов, Цветков, Лимонов, Половец. Сидим в ресторане в отдельном зале на банкете. С нами еще два десятка людей. Время от времени дамы и господа встают и произносят тосты. Вдохновитель всего этого Половец. Подают шашлык. Хозяин ресторана Мишка — армянин, потому шашлык подается с толком. Дымно пахнет шашлыком — жженым уксусным мясом и жженым луком. Меня тоже заставляют говорить; я говорю, ведь заставляют. Табачный дым. Алкоголь. Самое время появиться женщине. Женщина на выход!

Банкет рассеивается, люди исчезают. Стоим у выхода, рядом с баром. Ждем: я, и Половец, и Соколов. Следовательно, ждем Цветкова, тот, хромая, отошел отлить в туалет. Из зала, противоположного тому, где происходит наш банкет, выходит высокая, стройная девушка, юбка до колен, шелковая блузка, длинные рыжие волосы, резкие движения. Всплеск юбки, всплеск волос. Подходит к бару: протягивает бармену широкий с толстым дном стакан. Бармен без слов доливает. Девушка берет стакан и подходит к стеклянной двери, задумчиво смотрит на освещенный Сансэт-бульвар. Некоторое время стоит так. Не глядя на нас, уходит в тот зал, откуда появилась.

— Кто такая? — спрашиваю я Половца, не отрывая взгляда от решительной стройной фигуры, скрывающейся в табачном дыме.

— Наташа… Певица. Поет здесь.

— Хороша.

— Она не для тебя, Эдуард…

Я некоторое время обдумывал, что сказать.

Половец приходит на помощь:

— Хочу сказать, что она не нашего круга. С бандитами крутит.

— Ну, это еще не есть помеха, — говорю я.

И мы выходим из ресторана. На следующий день я улетаю в Нью-Йорк, у меня куплен обратный билет.

В октябре 1982 года именно Половец познакомит меня с Наташей здесь же в ресторане «Мишка». И я и он давно забыли о сцене у бара в 1980 году. Познакомившись, мы, конечно, прошлись по Вэнис-бич. Я ее пригласил.

Днестр был перегорожен Дубоссарской ГЭС, ее плотиной. Можно было пройти под плотиной. Внутри ее по гулкому, узкому и вонючему каземату, которым пользовались ремонтники. А можно было пройти поверху по железным грохочущим мосткам, на ослепительном солнце, на ветру под брызгами, с бравадой, на виду у смерти. Как ходят герои.