Зеркало грядущего - Влад Савин

— Валентин Георгиевич, так вы не старый совсем… Так что нам, эту, Курлову, не наказывать вовсе?

Фамилия знакомая — год пятидесятый, предатель-шифровальщик из штаба СФ[11]. Нет, тот Курлев а не Курлов был. Но на всякий случай — а отчество у этой, не Аполлоновна?

— Нет, Дмитриевна. И имя правильное — Сталинида. А нутро — мещанское.

Имя — значит не из "бывших", как Вера Пирожкова. Но помню Севмаш, год сорок третий, когда такая же самка собаки, информацию англичанам сливала. Потому что думала — в нашей стране все обязаны, стройными рядами и колоннами вперед к коммунизму, а где-то там любовь, как в романе про Анну Каренину, с шампанским, балами, нарядами и любезными кавалерами. Такой вот брак воспитания, ну как металл перекалишь, и сломается. Это я к тому, что нас здесь учат не уподобляться средневековым схоластам, кто любой свершившийся факт "волей божьей" объясняли, замени бога случаем, разницы нет — а нам надо понять, отчего такое произошло, и причины установить, чтобы исправить. И по этой Сталиниде — узнай, не та ли это ситуация, когда правильное мировоззрение в человека вбивают с усердием не по разуму. Ну как бы если — знаю, ты мороженное любишь, а если перед тобой котел пломбира поставить, и приказать весь съесть, будет в итоге рвотный рефлекс.

— Так она сама не виноватая, что ли? Не пойму, что вы хотите сказать.

Не поняла — тогда объясняю коротко. Не надо ее ни к чему приговаривать — а вот черную отметочку в личном деле поставить. Что в разведку с этим товарищем категорически не. И хватит с нее!

…и разговор через несколько минут, в чисто женской компании, то же место (коридор Академии).

— Тамар, ну ты дура что ли? Знаешь ведь, что у Валентина Георгиевича жену убили, с нерожденным сыном, три месяца назад. Тут деликатность нужна — а ты прешь, как танк на амбразуру. Нарвешься ведь — и кто тогда тебе будет доктор?

— Инночка, ты же мне сама советовала. Не быть такой как эта, Сталинида — кто думает, ей счастье просто так свалится, ни за что. А его заслужить надо, совершить что-то такое, чтобы тебя отметили. Вот я и стараюсь — а то вдруг отойду, и другая на мое место?

— Тамар, я тебе книжку дам почитать, чеха Чапека. У него такой рассказик сатирический, на что женщина способна, чтоб внимание предмета своего обожания привлечь.

— Инна, я ж тебя не спрашиваю, что ты в своем Васеньке нашла! Который между прочим, замминистра! И старше тебя на тридцать лет.

— На что намекаешь, подруга?

— Девочки, не хватает вам еще меж собой собачиться, а ну замолкли обе! Ведь товарищ Кунцевич прав — для этой дуры, черная отметка в личном деле страшнее любого выговора. В "смоленцевках" доучится — и никуда дальше ее не возьмут, ни в "клуб образцовых советских жен", как сам товарищ Пономаренко нас называет, ни в нашу Академию. В ФЗУ пойдет, дальше на завод, может человеком станет, за какого-нибудь слесаря Петю замуж. Ну а мы себе еще "настоящих полковников" найдем. Вон их сколько на нашем курсе — пусть пока и ниже чином.

— А мне другой не нужен! Как вспомню… ой, ну что мне, опять раненой оказаться, чтоб он меня снова, на руках?

— Томка, тебе ж сказали, не будь дурой! Поспешность важна при ловле блох и тараканов. Маша Синицына, что за Валентином Георгиевичем замужем была — до того с ним больше двух лет ходила, пока он ей предложение сделал. Так что не бойся, что кто-то тебя опередит. Да, и подсказка тебе — ему нравится, когда девушка одеждой и манерами на нашу "Анну Великую" похожа. Ну и смелых уважает — я на "Нахимове" тогда была, так мне рассказывали, Валентин Георгиевич первым в каюту входил, где бандеровцы засели, за ним ребята, кто у нас учатся, и Маша тоже, с санитарной сумкой, готова помощь оказать.

— Так войны нет, а то бы я тоже заявление, и на фронт… Ой, девочки, ну как мне себя показать, чтобы он заметил?

— Томка ну ты что, забыла, как в госпиталь попала? А что летом в Львове было — как там Маша погибла, и саму Анну Петровну чуть не убили? И меня тут в Москве, хотели машиной задавить[12]. Так что у этой Сталиниды перед нами привилегия — гораздо больший шанс до пенсии дожить и от старости умереть.

— Как попала, так вышла! По мне, так лучше жить так, чем в какой-нибудь Америке, скука и тоска, без смысла, без цели. А мы — историю творим. Люсь, а отчего полковники "настоящие"?

— А это нам рассказывали на истории, пока ты в лежала. При царе было, что в отставку офицеру присваивали следующий чин, с правом ношения мундира, вроде все так же как у прочих — только генералом такому полковнику не стать никогда. Ну а "настоящий", это который на службе получил, и в генералы вполне может. Деление в обиходе было в основном, среди женского пола, на предмет будущих женихов.

— Ой и дура же Сталинида, чего лишилась!

(фантазия). Кольер уикли. Третья Мировая война. Выпуск 1.

14 июля — День Взятия Бастилии. Национальный праздник французского народа. И, по традиции, в этот день Президент Франции произносит публичную речь.

Президент взошел на трибуну. Что он хотел сказать — безусловный патриот своей страны, глава "Сражающейся Франции" в годы войны и правитель Французской республики в нелегкое послевоенное время? Обеспечивший своей любимой Франции "классовый мир", равновесие, долгие годы устраивающее и правых и левых. Но упорно не желавший понимать, что глобальная коммунистическая угроза требует от всего свободного мира сплотиться единым фронтом, не думая о национальном эгоизме, вносить свой обязательный вклад в общее дело, борьба требует жертв! Однако же, "прекрасная Франция превыше всего". Качества национального лидера, достойные похвалы — но эпоха требовала уже другого.

На чердаке дома, примыкавшего к Площади Бастилии, маленький человечек азиатского вида прижал к плечу приклад снайперской винтовки. В кармане у него лежали документы на вьетнамское имя — но убийца был не вьетнамцем, а якутом, представителем одной из бесчисленных сибирских народностей, населяющих СССР. Его звали Хуйдабердын Нагибамбеков, раньше он, подобно всем людям своего племени, живущих одной охотой, бил белку в глаз одной пулей из боевой винтовки, в недавнюю Великую Войну на фронте он вписал на свой боевой счет четыре сотни немцев и японцев, за что был награжден четырьмя орденами Славы (советский аналог русского солдатского "Георгия"). После войны ему сделали предложение, от которого нельзя отказаться — перейти в кадры НКВД, чтобы заниматься устранением людей, опасных для интересов СССР. Он согласился — метко стрелять, это все, что он умел делать, а платили за каждый выстрел очень хорошо, больше чем могло заработать все его племя за обязательную годовую сдачу пушнины в колхоз.

Президент открыл рот. И тут же его голова раскололась как арбуз. Толпа на площади секунду молчала, не в силах поверить в случившееся, затем послышались крики. Охрана Президента, выхватив оружие, готова была стрелять — но никто не видел, откуда прилетела пуля. Наконец солдаты и полицейские бросились к подъездам рядом стоящих домов — когда убийца, с сожалением оставив на чердаке винтовку со стертыми отпечатками пальцев (жалко, отличный экземпляр Маузер-Токарев, с великолепным боем, сколько из него отстрелял, пристреливая, душой прикипел — но придется бросить, ничего не поделать), уже спустился по черной лестнице и через проходной двор вышел на соседнюю улицу.