Парус любви - Лори Макбейн

Под его пылким взглядом герцогиня слегка покраснела, по не отвернулась и продолжала читать послание любви в его глазах. Интимность этой сцены нарушило появление лакея в ливрее.

– Леди Сара Рентой, ваша светлость, – громогласно провозгласил он и отошел в сторону, пропуская привлекательную молодую женщину, которая при виде удобно расположившейся на диване парочки едва не попятилась назад.

– Входите, дорогая Сара, – сказала герцогиня, жестом приглашая ее и поднимаясь, чтобы приветствовать гостью.

– Мне бы не хотелось мешать вам, ваша светлость, – нервно произнесла Сара, испытывая непреодолимый страх перед герцогиней, хотя и приходилась ей невесткой. – Я... я не знала, что его светлость тоже здесь.

Она была в таком ужасе от присутствия герцога, лицу которого шрам придавал зловещее выражение, что у нес дрожали колени. Он был, несомненно, красивым мужчиной, годы обошлись с ним весьма благосклонно, в нем не было ни одной унции лишнего веса, который мог бы замедлить его движения или натянуть пуговицы на жилете. От его высокой, стройной фигуры, отмеченного шрамом лица исходила сильная чувственность, и их гостья, хотя и счастливая замужняя женщина, вскоре ожидавшая ребенка, невольно подумала: как он выглядел двадцать лет назад, когда ему только еще шел четвертый десяток? Невзирая на то что он явно был счастлив и удовлетворен своей женитьбой, на лице его все еще лежал отпечаток закоренелого цинизма, впрочем, возможно, такое впечатление создавалось шрамом. И все же леди Сара невольно задумалась: каким образом герцогине удавалось управляться с таким мужчиной все эти годы?

Однако при взгляде на герцогиню становилось ясно, что одна лишь красота ее светлости могла бы навсегда зачаровать любого мужчину. Не верилось, что она мать пятерых детей, ибо фигура у нее была как у молоденькой девушки, и в этом она не уступала ни одной из светских львиц, которых Саре доводилось видеть в Лондоне. Время не только не похитило красоту герцогини Кама-рейской, по придало ей еще большее очарование, ибо лицо ее излучало идущее из самой глубины тепло и счастье. А это было недоступно никакой лишенной естественности красавице.

Опомнившись, леди Сара сделала реверанс, но ее тут же нежно, хотя и решительно, подняла рука герцогини.

– Послушайте, Сара, – сказала она со строгим блеском в своих фиалковых глазах, – я не потерплю от вас заискивания. Вы жена моего любимого Ричарда и, стапо быть, моя невестка, близкий человек. Для всех членов моей семьи я просто Сабрина. Это понятно? – спросила она тоном более повелительным, чем обычно.

– Будет разумно, если вы послушаетесь ее, Сара, – лениво заметил герцог. – Я уже давно научился ни в чем ей не перечить.

– Ты не споришь, это верно, но делаешь по-своему. Не думай, что я не замечаю твоих обходных маневров, дорогой, – ответила герцогиня, искоса поглядев на благодушно улыбающегося мужа.

Леди Сара переводила взгляд с мужа на жену и обратно, пораженная их взаимным поддразниванием, и вдруг поняла, что была бы благословенной женщиной, если бы ее брак хоть наполовину так удался, как брак герцога и герцогини.

– Пожалуйста, присядьте, – велела герцогиня с улыбкой, которая как бы заранее отметала возможность обиды. – Я не хочу, чтобы из-за меня Ричард остался без наследника. Как вы себя чувствуете? Тошноты не бывает, я надеюсь? Хорошо. А теперь не выпьете ли чашечку чая? – вежливо спросила герцогиня.

Недвусмысленный намек на состояние Сары заставил ее покраснеть от замешательства, тем более что она перехватила направленный на себя взгляд герцога.

– Не обращайте внимания на Люсьена, – сказала герцогиня невестке, правильно истолковав причину ее замешательства. – Он слишком много раз вместе со мной ожидал ребенка, чтобы не знать, через что приходится проходить нам, женщинам. Должна вам признаться, – продолжала герцогиня, обмениваясь многозначительными взглядами с мужем, – что Люсьен помогал мне, когда я рожала Фрэнсиса, поэтому он лучше, чем многие мужчины, представляет себе, что такое роды. В юности я была довольно своевольна, – объяснила она, жестом остановив мужа, который что-то бормотал себе под «нос. – По моим расчетам, Фрэнсис должен был появиться не раньше чем через месяц. Я гостила у сестры и как раз возвращалась домой, когда разразилась ужасная гроза. – При этом воспоминании у герцогини ярко заблестели глаза. – Вот тогда-то Фрэнсис и появился на свет Божий. Не знаю, кто из нас был больше всего удивлен: Люсьен, Фрэнсис, я или кучер, когда вдруг послышался крик новорожденного. Бедный Ричард, вероятно, предполагал, что я не выживу.

У Сары приоткрылся рот от изумления.

– Ричард был с вами? – спросила она, осознав, что в ее интеллигентном муже таится нечто такое, о чем она даже не подозревает. – Я знала, что после вашего замужества он жил здесь, в Камарее, и что обоих ваших родителей уже не было в живых, – сказала Сара. Она только теперь поняла, какие прочные узы связывают Ричарда с сестрой, а также Ричарда и герцога.

– Наша мать скончалась через несколько дней после рождения Ричарда, и в течение многих лет нас воспитывал в Шотландии отец нашей матери. Собственный наш отец не хотел даже и знать нас, – объяснила герцогиня. – После смерти дедушки мы переехали в Англию, в Веррик-Хаус, где, как ни странно, мы все родились. Когда я вышла замуж за Люсьена, Ричард поселился вместе с нами. Я не уверена, что Люсьен предполагал такую возможность, – заметила герцогиня с улыбкой, понятной лишь ее мужу.

– Даже если все так и произошло, это, несомненно, к лучшему, – заметил герцог. – Ведь именно Ричарду мы обязаны своим примирением. У нас, Сара, были размолвки в прошлом. Одно время – это было очень, очень давно – я даже думал, что потерял Сабрину, – доверительно произнес герцог. – Веррики – люди независимые и упрямые, Сара. К тому же они довольно эксцентричны, но я никогда не жалел, что породнился с этой семьей.

То, что герцог то и дело называл Сару по имени, приободрило ее, и она почувствовала, что принята здесь, в Камарее, как своя. Она понимала, что от этого во многом зависят ее отношения с мужем, ибо Ричард считал Камарей своим домом и боготворил герцога и герцогиню. Поэтому она так хотела, чтобы его семья приняла ее, и так отчаянно опасалась быть отвергнутой. Ведь она дочь небогатого армейского офицера, который волей случая отважно погиб в сражении, но, перед тем как умереть, заручился для единственной дочери опекой своего командира, генерала сэра Теренса Флетчера, родственника герцогини Камарейской.

Сара Паргетер жила в Грин-Уиллоуз, усадебном доме сэра Теренса и леди Мэри, когда встретилась с Ричардом Верриком, маркизом Рентонским, младшим братом леди Мэри и герцогини. Благодаря своим густым рыжим волосам он походил скорее на леди Мэри, чем на темноволосую герцогиню; это впечатление усугублялось спокойной манерой держаться и очками в золотой оправе, однако в минуты веселья, гнева или страсти Ричард Веррик явно напоминал герцогиню, такое душевное волнение и ум сверкали в его глазах.

Оглядывая обставленную с большим вкусом гостиную семьи Доминик, она невольно сравнивала великолепный потолок с изображенными на нем летящими птицами и резьбой по углам, голубые с золотом тисненые обои и картины в роскошных рамах, обтянутые шелком диваны и стулья, хрустальные канделябры и камчатные шторы с убогой обстановкой комнат, где ей приходилось жить, когда они с отцом путешествовали по континенту. Ее отец играл в карты во всех игорных домах от Вены до Лондона и Парижа, и их скудное существование в большой мере зависело от его выигрышей или проигрышей. Ей даже и в голову не приходило, что в один прекрасный день она будет пить чай вместе с герцогом и герцогиней в таких вот покоях; точно так же не предполагала она, что станет маркизой. Сара знала, что она – ничем не примечательная девушка с каштановыми волосами и карими глазами, отнюдь не красавица, – не может надеяться на сколько-нибудь удачный брак. Все ее наследство составляли довольно значительные долги ее отца. При мысли о нем Сара вздохнула: по общепринятым меркам его, возможно, нельзя было считать хорошим отцом, но она знала, что он любил ее и делал для нее все, что мог. Отныне отец может спокойно почивать в своей могиле, подумала она, ибо ни он, ни она даже мечтать не могли о таком удачном браке, тем более по любви.