Девушка в тумане - Донато Карризи

Стелла помолчала чуть дольше, чем требовалось, – верный признак, что дело ее начинает интересовать.

– Валяй дальше…

Фогель знал, что если журналистка снялась с места и оказалась здесь, то за это он должен благодарить Борги. Идея с малярными комбинезонами себя оправдала. Парень знал, что делает. Теперь же в игру должен вступить мастер. Фогель снова с воодушевлением заговорил:

– Живет себе затерянная в горах долина… И вот однажды выясняется, что горы скрывают месторождение такого редкого минерала, как флюорит. И люди неожиданно становятся богатыми. Здесь все друг друга знают и никогда ничего не случается. И все помалкивают. В этих местах привыкли все скрывать, даже богатство… Знаешь поговорку? «Маленькая компания – большие секреты».

Это было похоже на прелюдию к великолепной истории, и, чтобы придать рассказу убедительности, спецагент вытащил из кармана пальто дневник Анны Лу, который ему доверила мать девочки, и бросил журналистке. Она поймала тетрадь на лету.

Стелла его внимательно разглядела и принялась листать.

– Двадцать пятое марта, – прочла она вслух. – Сегодня мы вместе с моей подругой Присциллой относили к ветеринару ее кошку. Доктор сделал ей ежегодную прививку и сказал, что ее надо посадить на диету…

Она перевернула страницу.

– Тринадцатое июня. С ребятами из братства мы готовим представление о детстве Иисуса…

Она снова полистала страницы.

– Шестое ноября. Я научилась делать браслеты из бусинок…

Стелла захлопнула дневник и тяжелым взглядом уставилась на Фогеля:

– Котята и браслетики?

– А ты ожидала чего-нибудь другого? – с любопытством спросил Фогель.

– Я бы тоже написала что-нибудь подобное, если бы моя мать имела привычку потихоньку читать мой дневник.

– Следовательно?

– Не вешай мне лапшу на уши. Где настоящий дневник?

Фогель выглядел очень довольным:

– Вот видишь? Я был прав: религиозная семья, девочка честнейшая… Но если порыться, всегда что-нибудь да выйдет наружу.

– Ты думаешь, Анне Лу Кастнер было что скрывать? Может, отношения с кем-нибудь старше ее, со взрослым человеком?

– Ну, это уж ты хватила, Стелла, – рассмеялся Фогель.

Журналистка окинула его подозрительным взглядом:

– Ты же сам хотел, чтобы я прочла, вот я и подумала… А ты не боишься, что кто-нибудь пустит сплетню, что в жизни девочки не все было просто, были темные места? Публике бы понравилось.

– Ты этого никогда не сделаешь, – с уверенностью парировал спецагент. – Первое правило нашего ремесла гласит: жертва священна. И монстры становятся не так уж и чудовищны, если люди начинают думать: «Э, да она сама напросилась!» Тебе не кажется?

Стелла Хонер задумалась, хорошенько взвешивая ситуацию.

– Я думала, ты на меня сердишься из-за того Мучителя.

Да, он сердился на нее за то дело, из-за которого потерял львиную долю своего престижа и доверия. Дело мучителя обернулось катастрофическим поражением, говоря языком стратегии. Даже при условии, что Фогель имел все основания вести себя именно так, а не иначе, эти основания были слишком сложны, их не объяснишь. И его не поняли.

– Я не злопамятный, – заверил он. – Ну что, мир?

Стелла тут же смекнула, какова была истинная цель перемирия:

– Ты хотел, чтобы я здесь оказалась, чтобы потом за мной потянулись другие компании.

Она все еще делала вид, что ей надо подумать, хотя решение было уже принято.

– Ты даешь мне эксклюзивное право на освещение каждого поворота расследования.

Фогель понял, что она пытается торговаться. Сначала он отрицательно покачал головой, потом ответил:

– Я предоставлю тебе двадцать пять минут форы. Ты будешь узнавать обо всем на двадцать пять минут раньше остальных.

Он произнес это таким тоном, словно приносил неслыханную жертву.

Стелла Хонер притворилась оскорбленной:

– Двадцать пять минут – вообще ничто.

– На самом деле – это вечность, и ты это прекрасно знаешь.

Фогель посмотрел на часы и прибавил, указывая на дневник:

– У тебя есть двадцать пять минут на вот это, пока я не сдал его в архив как вещдок.

Стелла собралась возразить, но у нее в голове уже начало отстукивать время. Она взяла мобильник и принялась фотографировать страницы дневника.

Около одиннадцати Хонер отправила первый репортаж из Авешота для утренних тележурналов. В нескольких шагах от дома Анны Лу оборудовали постоянный пост, откуда корреспондентка сможет рассказывать зрителям о том, как идет расследование. В полдень ведущие вещательные каналы связались со Стеллой, чтобы держать зрителей в курсе событий в режиме реального времени.

Вечером Фогель собрал полицейских своей команды в спортзале на очередной брифинг.

– С этого момента все меняется, – объявил он внимательным слушателям. – Все, что будет происходить с этой минуты, станет решающим в раскрытии тайны исчезновения Анны Лу Кастнер.

Борги отметил про себя, что Фогель умеет нагружать своих людей.

– Теперь это уже не случай местного масштаба. Теперь глаза всей страны направлены на Авешот и на нас с вами. И мы не можем их разочаровать.

Он сказал это с воодушевлением, напирая на последние слова и подчеркивая, что если они не найдут виновного, то это будет только их вина.

– Многие из вас зададутся вопросом, каким образом шум, поднятый службой новостей и прессой, сможет нам помочь. Что ж, наживка брошена, теперь будем надеяться, что кто-нибудь попадет в капкан.

И по тому, как теперь его слушали, Борги понял, что действительно все изменилось. Еще три дня назад его воспринимали как чужака, засланного сюда, чтобы давать указания, как надо работать, и совать нос в чужие дела. Как тщеславного сыщика, который любит командовать и будет на их шкуре добывать себе славу. А теперь они видели в нем вожака, человека, способного прекратить весь этот кошмар, а главное – поделиться с ними славой.

Прежде чем объяснить свой план, Фогель сделал маленькое вступление:

– Всем нравится быть знаменитыми, даже тем, кто в этом не сознается. Происходит странная вещь: поначалу думаешь, что тебе это и не нужно, можно обойтись и без этого, и живешь себе, довольствуясь самим существованием. И ты абсолютно прав.

Он выждал паузу.

– Но когда на тебя направлены прожекторы, в тебе будто что-то щелкает. И ты вдруг обнаруживаешь, что тебе нравится быть уже не той безымянной личностью, какой ты себя считал. Ты входишь во вкус того, о чем раньше и не подозревал. Ты чувствуешь себя не таким, как все, особенным, и хочешь, чтобы это ощущение никогда не кончалось, а длилось бы долго, может и всегда.