Особый отдел - Николай Чадович

В просторном кабинете стульев было побольше, чем в кабаке средней руки, но приглашённые разместились согласно своим собственным представлениям о субординации – Цимбаларь и Людочка поодаль, возле стеночки, а Кондаков чуть ли не под боком у начальника. Он даже свою видавшую виды папку положил на стол Горемыкина, и тому пришлось деликатно отодвинуть её в сторону.

Совещание началось сразу после того, как громоздкие напольные часы – непременный атрибут подобных кабинетов – прозвонили три часа пополудни.

Вступительное слово, как водится, произнёс Горемыкин.

– Всем вам известен повод, вследствие которого мы здесь собрались, – начал он официальным тоном, по своей всегдашней привычке глядя не на собеседников, а в отполированную до зеркального блеска столешницу. – И повод этот, надо признаться, прискорбный.

Горемыкин умолк, как бы ожидая ответных реплик, но присутствующие дипломатично промолчали, только Кондаков, съевший за завтраком переперчённую сосиску, сдавленно икнул.

– Скажу прямо, выдвинутая вами версия о том, что в высших эшелонах государственной власти произошла преступная подмена, не только не выдерживает критики, но и не согласуется со здравым смыслом. – Горемыкин покосился на висевший справа от него портрет президента. – Но особый отдел для того и создан, чтобы заниматься происшествиями, выходящими за рамки логики и существующих научных представлений. Поэтому я санкционирую расследование. Полагаю, что моего слова будет для вас достаточно.

Кондаков посмел что-то вякнуть о желательности письменного распоряжения, но Горемыкин так глянул на него, что у старого законника сразу пропал дар речи.

– Надеюсь, вы понимаете всю меру ответственности, которая ложится на ваши плечи? – продолжал начальник, обращаясь как бы к своему собственному мутноватому отражению. – Каков бы ни был результат расследования, он не должен стать достоянием общественности. Гласность гласностью, но закон о государственной и служебной тайне ещё никто не отменял.

– Постараемся всё сделать в лучшем виде, – заверил начальника Цимбаларь. – Будем регулярно докладывать вам о каждом своём шаге.

– В этом нет необходимости, – взгляд начальника переместился на потолок, что было плохим предзнаменованием. – С сегодняшнего дня я нахожусь в очередном отпуске. А моему заместителю знать о целях расследования совершенно необязательно.

– На содействие иных служб можно рассчитывать? – к Кондакову вернулась речь, правда, вместе с икотой.

– Не только можно, но и нужно. Само собой, не посвящая их в главное… Что касается трупа, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор, я распорядился доставить его в один из частных моргов. Там он никому не будет мозолить глаза.

– А как быть с территориалами? – поинтересовался Цимбаларь. – Забирать у них материалы?

– Зачем же. Пусть делают своё дело. А мы займёмся параллельным расследованием.

– Так-то оно так, но хотелось бы знать, что они успели накопать.

– Для сбора необходимой информации в районный отдел будет направлен ответственный работник главка. Официальная версия – инспекторская проверка. Роль инспектора исполнит капитан Цимбаларь. Соответствующее предписание уже заготовлено. – Горемыкин возложил длань на кожаный бювар, находившийся слева от него. – Заодно придётся провести учебную тревогу, стрельбы из табельного оружия, совещание с участковыми и приём жалоб от населения. По результатам проверки составите справочку о состоянии служебной деятельности и боевой подготовки отдела. Всё должно быть оформлено так, чтобы потом комар носа не подточил.

Теперь окаменел уже Цимбаларь, чья пылкая душа терпеть не могла всякой показухи, апофеозом которой и были так называемые инспекторские проверки. Но он уже понял, что никакие возражения сегодня не принимаются, а потому смолчал.

– Теперь касательно вас, Людмила Савельевна, – Горемыкин говорил так, будто бы видел Людочку впервые. – Хочу поздравить с включением в только что созданную оперативную группу. Как говорится, сами кашу заварили, сами и расхлёбывайте.

– А как же быть с моей службой? – пролепетала Людочка, подавленная холодностью Горемыкина.

– Своему непосредственному руководству вы предоставите справку о наличии у вас беременности сроком в тридцать две недели. – Горемыкин вновь похлопал по своему бювару. – Она, естественно, фальшивая, но составлена по всей форме с подлинными реквизитами. Этот документ избавит вас от рутинной работы и в то же время позволит без помех посещать экспертно-криминалистический центр. Сиё, в свою очередь, освободит нас от необходимости составлять официальные запросы.

– Ну а потом? – поинтересовалась Людочка, почему-то ощупав свой чисто символический животик. – Что я скажу, когда после окончания расследования вернусь на службу?

Тут уж Кондаков не стерпел и наставительно изрёк:

– Если оперативная необходимость того требует, придётся родить. Ты ведь в правоохранительных органах работаешь, а не в стриптизе. Мы в твои года на смерть шли за правое дело.

– Пётр Фомич, как всегда, утрирует, – поморщился Горемыкин. – Есть и другие, куда менее кардинальные решения. Например, можно представить всё так, будто бы у вас случился выкидыш… Впрочем, – он перевёл взгляд с Людочки на Цимбаларя и обратно, – совсем не исключено, что в процессе расследования вы действительно забеременеете.

Это была первая шутка, которую сегодня позволил себе начальник, и, надо сказать, вышла она не совсем удачной. Зардевшаяся Людочка дерзко ответила:

– Я, между прочим, получая погоны, давала клятву: всё, что нужно, держать на замке. И язык, и сердце, и то, посредством чего беременеют. Так не проще ли будет Петру Фомичу родить вместо меня?

– Надо будет – я ещё и не такое сделаю, – на полном серьёзе пообещал Кондаков.

В самый разгар этой перепалки в кабинет вошёл мальчуган лет семи-восьми, одетый в мешковатый джинсовый комбинезончик. На голове у него была бейсболка, козырёк которой скрывал не только глаза, но и нос, на ногах – грязные кроссовки. Щёчки горели неестественным румянцем – то ли аллергическим, то ли чахоточным.

Не говоря никому ни слова, он приблизился к столу, за руку поздоровался с Горемыкиным, а потом обнялся с Кондаковым, для чего последнему пришлось согнуться чуть ли не пополам.

– Хорошо выглядишь, Ванечка, – сказал Кондаков без всякого сюсюканья, как равный равному.

– Маленькая собачка – всегда щенок, – хрипловатым голосом ответил пацан и, усевшись по другую сторону стола, вытащил пачку сигарет.

Сколько помнил себя Цимбаларь, в этом кабинете никогда не курили, а сейчас Горемыкин без всяких прекословий пододвинул странному гостю хрустальную вазочку, призванную заменить собой отсутствующую пепельницу.

Однако пацан не обратил на эту услугу никакого внимания и, жадно затянувшись, стряхнул пепел в спичечный коробок, который держал перед собой.

– Ох, полегчало, – он даже зажмурился от удовольствия. – Считай, две недели табака не нюхал.