Михаил Горбачев: Жизнь до Кремля - Николай Зенькович

Далее из его рассказа следовало, что в 1948 году собрали на круг по 22 центнера с гектара. В те времена — особенно после неурожайных лет — результат небывалый. А тогда с 1947 года действовал Указ Президиума Верховного Совета СССР: намолотил на комбайне 10 тысяч центнеров зерна — получай звание Героя Социалистического Труда, 8 тысяч — орден Ленина. Он намолотил с отцом 8 тысяч 888 центнеров. Отец получил орден Ленина, он — орден Трудового Красного Знамени. Было ему тогда семнадцать лет.

М. Горбачёв:

Ю. Карагодина (Чернышева), запись 1991 года:

— Михаил за работу с отцом на комбайне орден получил. Теперь говорят: это потому, что Суслов, тогдашний секретарь крайкома, лично знал его отца. Но я видела Мишино лицо, совершенно обожжённое солнцем. Его руки — все в пузырях кровавых мозолей… Вот такая была у нас жизнь. А остальное осталось несущественным — все эти идеологические ритуалы. Вот смотрите, это вырезка из газеты «Путь Ленина» — нашей районки. «Учащиеся школы и педагогический коллектив горячо поздравили М. Горбачёва с высокой наградой. С ответным словом выступил Михаил Горбачёв. Он заявил: «Всё наше счастье, наше будущее заключается в труде — в этом важнейшем факторе, движущем социалистическое общество вперёд. Я от души благодарю большевистскую партию, ленинско-сталинский комсомол, учителей за то, что они воспитали во мне любовь к социалистическому труду, к стойкости и выносливости…» Вполне возможно, что он именно так же говорил на том митинге, где его награждали. Мы не знали другого стиля общественной жизни, и это казалось нам естественным.

Однако есть и другие свидетельства. Вот мнение В. Казначеева:

— Он хитро завоевал эту награду. Во время каникул многие из нас трудились штурвальными. Но Михаила взял к себе штурвальным отец. Тогда на уборке урожая учитывались не тонны зерна, а количество скошенных гектаров. Они включали третью скорость и, не считаясь с потерями, резко увеличивали количество скошенных гектаров. Вот и вышло так, что при оценке работы Горбачёвы оказались в соревновании первыми, за что им и вручили ордена. Важно иметь в виду, что орден облегчил ему поступление в МГУ.

Из интервью с Юлией Карагодиной (Чернышевой) («Собеседник», 1991 г., № 21):

— Юлия Никифоровна, и что же было потом, почему вы всё-таки расстались?

— После десятого класса я уехала в Москву, поступила в педагогический. Но негде было жить, и общежития не давали. Я вернулась обратно. Михаил тогда говорил: «Как же ты не могла постоять за себя, за свою цель! Надо было на пороге у ректора лечь и не уходить, пока не даст общежитие…» Вот он бы так наверняка смог. А я нет… Я устроилась работать учительницей начальных классов в одном селе, далеко от Красногвардейского. Михаил ко мне приезжал, но как-то у нас не заладилось — и не вместе, и не врозь. Мы вообще-то никогда не говорили о любви и не строили планов на будущее, но… Всё-таки, я думаю, мы не очень подходили друг другу. Он уважал людей волевых и настойчивых… Вот ведь не случайно — читала где-то — он Раису Максимовну в шутку называет «мой генерал»… А я тогда не принимала его максимализм.

Последняя открытка от Горбачёва пришла, когда я уже училась в Краснодаре, на третьем курсе. Заканчивалась она, помню, словами: «Dum spiro, spero». Моя подруга была родом из Прибалтики. Она там в школе учила латынь. Помогла мне перевести: «Пока дышу, надеюсь». Я ему послала открытку: «Дыши, но не надейся».

…Вот вы, наверное, думаете: небось жалеет до сих пор, что так всё получилось. Нет. Поверьте, нет. Я не считаю свою жизнь неудавшейся.

— А как сложилась ваша жизнь?

— Я вышла замуж за друга своей юности Володю Чернышева. Он военный. Несколько раз мы переезжали из города в город. В 57-м у нас родилась дочь, кстати, ровесница дочери Горбачёвых. И её тоже зовут Ириной. Но это, конечно, случайное совпадение. В 1965 году с моим мужем на службе случилось несчастье, и он потом долго и тяжело болел. Много лет я отдала его здоровью, много сил и мужества понадобилось нам… Потом его перевели под Москву. Дочь закончила МГУ, она химик. Я защитила диссертацию, преподаю на кафедре анатомии и физиологии в Московском областном пединституте.

— Скажите, а с тех пор вы встречались с Михаилом Сергеевичем?

— Только один раз. Это было в Ставрополе в 75-м году. Он работал первым секретарём крайкома партии. Я решила обратиться к нему по личному вопросу. Хлопотала о пенсии для мамы, да всё мешали какие-то бюрократические крючки, прямо отчаялась. Решила — как последнее средство. На приём меня не записали. И мне тогда посоветовали знакомые встретить его по дороге в крайком. Он недалеко жил — через площадь. Ходил на работу пешком. Я его встретила на ступеньках крайкома. Он меня сразу узнал, руки так в стороны развёл, говорит «Ба!» К нам тут же подошли милиционеры, он говорит: «Спокойно, ребята, свои». Потом уже по-деловому — ко мне: «Что тебя привело? Только, — говорит, — учти, у меня есть всего пять минут». Мы пошли к нему в кабинет, и я прямо по дороге начала объяснять. Он говорит: «Если есть такой закон — поможем». Потом перемолвились несколькими словами о жизни — что, мол, как, всё нормально… А в конце я ему сказала: «Неужели ты не видишь, что вокруг происходит?» И он мне тогда ответил: «Я всё вижу, но не всё могу».

Я эту фразу часто вспоминаю. Мне трудно бывает понять его. Как, наверное, и многим нашим людям. Мне он запомнился более решительным, более конкретным, что ли, в словах и поступках. Но я представляю, как ему нелегко.

— А как же с пенсией для мамы дело закончилось?