Монстролог. Кровавый остров - Рик Янси

– Да, сэр, – самым ответственным тоном ответил я.

– Я ненадолго. И вот, на всякий случай, возьми-ка это.

И в руку мне лег его револьвер.

– Кто там? – закричал Кендалл, когда я вновь вошел в комнату. Доктор перед уходом вновь прикрыл ему глаза и включил свет.

– Это я, – сказал я, – Уилл Генри.

– Где доктор? Где Уортроп?

– Внизу в лаборатории, сэр.

– Он ищет лекарство?

– Н-не знаю, мистер Кендалл.

– Что значит «не знаю»? – завопил он. – Он врач, в конце концов, или нет?

– И да, и нет.

– Что? Что ты говоришь? И да, и нет?

– Он доктор, но не врач.

– Не врач? Тогда каких наук он доктор?

– Он монстролог, сэр.

– Монс…

– Монстро…

– Монстро…

– …лог.

– …лог?

– Монстролог, – повторил я.

– Монстролог! Большей чуши в жизни не слышал. Что это еще за ерунда?

– Он ученый, – сказал я, – доктор натурфилософии.

– О, Христос Всеблагой! – громко застонал Кендалл. – Меня похитил философ! – грудь его вновь дернулась вверх. – Зачем вы привязали меня к кровати? Почему не отправите в больницу?

Я промолчал. Как мне представлялось, скажи я Кендаллу правду, вряд ли бы из этого вышел толк. Я нервно погладил барабан револьвера. Зачем Уортроп привязал Кендалла к кровати? Зачем дал мне пистолет?

– Эй? – позвал Кендалл.

– Я тут.

– Я ни рук, ни ног не чувствую. Будь хорошим мальчиком и помоги мне.

– Я… мне нельзя вас развязывать, мистер Кендалл.

– Я что, просил меня развязать? Только ослабь немного узлы, будь добр: веревка в кожу врезается.

– Я спрошу у доктора, когда он вернется.

– Вернется? Откуда? Куда он ушел?

– В лабораторию, – напомнил я.

– Я британский подданный! – пронзительно закричал он. – Мой дядюшка – член Парламента! Твой так называемый «доктор» еще поплатится за нападение, избиение, похищение, удержание силой и пытки иностранного подданного! Вздернут его как пить дать и тебя на той же веревке!

– Он пытается вам помочь, мистер Кендалл.

– Помочь? Раздев донага и связав? Не пуская меня к настоящему врачу?

Револьвер холодил мне пальцы; когда же, наконец, рассвет, думал я. Скоро, уже скоро; солнце просто обязано скорее взойти.

– Я замерз, – прохныкал Кендалл. – Может, хотя бы накроешь меня чем-нибудь?

Я закусил губу. Больного и в самом деле трясло, зубы у него так и клацали. Что мне оставалось делать? Укрыть его доктор не запрещал, но я был уверен: если бы Уортроп хотел, чтобы Кендалла укрыли, он бы сделал это сам. Однако это, вне всякого сомнения, облегчило бы страдания несчастного, пусть и самую чуточку, – и разве не в этом состояли мой долг и требования человечности?

Я отложил револьвер и вытащил из шкафа одеяло. Расправляя его поверх дрожащего тела, я вдруг учуял слишком хорошо мне знакомый запах: докучливо-сладкий аромат гниющей плоти.

Я поднял голову и увидел, что кожа на правой руке Кендалла из розовой стала светло-серой – почти прозрачной. Можно было вообразить себе даже, что сквозь нее просматриваются кости.

Рука, которой Кендалл дотронулся до «звездной гнили», которую Уортроп счел «прекрасной», начала разлагаться.

– Я умираю.

Я сглотнул и промолчал.

– Я чувствую, будто меня выдавливают. Как будто великан давит меня в кулаке, дюйм за дюймом, до сухих костей.

– Доктор сделает все, что сможет, – пообещал я.

– Я не хочу умирать. Пожалуйста, не дайте мне умереть. – Гниющие пальцы беспомощно царапнули воздух.

Он погрузился в забытье – полубодрствование-полусон.

Рассвело, а доктор все не возвращался. Явился он только через час; когда дверь открылась, я аж подпрыгнул в кресле – таковы были мое изнеможение и расстройство моих нервов.

– Зачем ты его укрыл? – резко осведомился он.

– Я его не касался. И он мерз, – добавил я в свою защиту.

Уортроп сорвал с Кендалла одеяло и швырнул его на пол.

– Это принадлежало моей матери. А теперь мне придется его спалить.

– Простите, сэр.

Он отмахнулся от моих извинений.

– Просто мера предосторожности: точная степень токсичности пуидресера пока неизвестна. Как долго он без сознания?

– Около полутора часов.

– «Около»? Ты что, не записывал?

– Я… мне не на чем было писать, сэр.

– Я полагал, Уилл Генри, что сумел донести до тебя всю важность данного случая, едва ли не самого главного открытия в области биологии, причем как ненормативной, так и общей. Мы должны быть предельно тщательны и не позволять ошибкам и предубеждениям влиять на наши наблюдения… Когда начало проявляться посерение?

– Вскоре после того, как вы ушли, – ответил я, горя от стыда, потому что даже времени не отметил. – Началось с руки…

– С которой руки?

– С правой, сэр.

– Хм-м. Звучит разумно. В таком случае, распространяется оно быстро.

Еще как, сказал я ему. Сланцеватая серость засасывала, как болото, сперва кисти рук, затем руки, затем торс, пах, ноги и стопы. Лицо Кендалла было теперь словно тонкая, как бумага, серая маска, туго, что кожа на барабане, обтянувшая проступившие кости.

– Что он говорил?

– Что позаботится о том, чтоб вас арестовали и повесили.

Уортроп громко вздохнул.

– О симптомах, Уилл Генри. Его симптомах, – монстролог, склонившись над кроватью, слушал сердце Кендалла через стетоскоп.

– Он сказал, что замерз и что его как будто давит в кулаке великан.

Доктор велел мне поднести лампу ближе. С чрезвычайной осторожностью он медленно снял с глаз Кендалла повязку и приподнял одно веко. Глаз заметался в глазнице, словно свет доводил его до безумия.

– Зрачок чрезмерно расширен, радужки совершенно не видно, – констатировал Уортроп.

Он прижал пальцы в перчатке к щеке Кендалла и слегка нажал. Кожа от прикосновения разошлась, обнажив темно-серую кость. Густое месиво гноя и крови засочилось из раны; навязчивое зловоние разложения окутало нас.