Последний ученик да Винчи - Наталья Александрова

— Что за мужчина? — с плохо скрытым раздражением спросил отставника Евгений Иванович. — Почему он не записан в журнале посещений?

— Потому что предъявил постоянный пропуск, — преданно вытаращив на начальство блекло-голубые глаза, отчеканил дежурный. — Которые посетители, тех положено непременно записывать в журнал, когда пришел, когда ушел, а которые сотрудники, тех не положено. Я инструкцию досконально соблюдаю! Я в войсках связи двадцать лет отслужил, порядок знаю!

— А фамилию, фамилию его вы не запомнили?

— Никак нет! — ответил отставник с легким сожалением. — Память уже не та! Вот в молодости я устав строевой и караульной службы целыми страницами мог…

— Не надо про устав! — прервал его Легов. — Но хоть как он выглядел-то, вы можете сказать?

— Обыкновенно выглядел. Молодой такой, высокий… волосы немножко седоватые…

— Молодой — а волосы седоватые? — недоверчиво переспросил Евгений Иванович.

— Ну да, а что такого?

— Ну, молодой — это сколько примерно лет? Двадцать? Двадцать пять? Тридцать?

— Ну, допустим, примерно как вы… лет, может, сорок или чуть побольше…

— Ясно, — протянул Легов, не понять, то ли одобрительно, то ли насмешливо. — А опознать его в случае чего сможете?

— А как же! — радостно воскликнул отставник. — Я и фоторобот могу составить, в милиции один раз приходилось… когда к соседям в квартиру злоумышленник влез…

— Привлечем, — кивнул Легов.

Дверь кабинета приоткрылась, в щелку заглянул помощник Легова Севастьянов.

— Никита, я же, кажется, просил не мешать! — недовольно поморщился Легов.

— Евгений Иванович, ребята там кое-что нашли, вы бы взглянули! Может, это важно…

— Ладно. — Легов повернулся к дежурному. — Если еще что-то вспомните, непременно сообщите, а пока можете быть свободны. Спасибо за помощь.

— А как же насчет фоторобота? — огорчился отставник, почувствовав угасание интереса к своей особе.

— Ладно, пройдите в соседний кабинет, к Николаеву, скажете — я прислал!

Быстро пройдя вслед за Никитой по полупустым служебным коридорам, Легов через неприметную дверцу вышел в один из самых популярных залов Эрмитажа — Рыцарский зал. Перед закованными в сверкающую броню рыцарями на огромных конях, как всегда, толпились восхищенные мальчишки. Чуть в стороне стояли двое сотрудников службы безопасности.

— Евгений Иванович, — вполголоса сообщил один из них, шагнув навстречу начальнику, — мы это вот там нашли, в уголке… может, конечно, кто-то из посетителей обронил, а может, и нет… вещица необычная…

Он протянул Легову на ладони небольшой темный предмет, упакованный в прозрачный пластиковый пакетик, чтобы сохранить отпечатки пальцев. Евгений Иванович поднес пакетик к свету и рассмотрел его содержимое.

Это был старинный футляр из тисненой темной кожи с кое-где сохранившимися следами позолоты.

— Что за футляр такой? — поинтересовался Никита, заглядывая через плечо шефа. — От ручки, что ли?

— Нет, не от ручки. Где, говоришь, вы это нашли? — Легов снова повернулся к дожидающемуся приказа секьюрити.

— Вот там, в уголке, за лошадью…

— Ну-ка, встань на то место!

Парень послушно нырнул за мощный лошадиный круп и замер, мгновенно слившись с темнотой. Легов прошел через зал от двери до двери, то и дело взглядывая в сторону лошади. Спрятавшийся за ней парень не был виден.

— Вот где он прятался… — задумчиво протянул Евгений Иванович. — При вечернем обходе его и не заметили.

— Кто — он? — вполголоса поинтересовался Никита.

— Если бы я знал!

Он снова достал из кармана пакетик с вещественным доказательством и проговорил:

— Где-то я такой футлярчик уже видел! У кого-то из здешних корифеев! Вспомнить бы только, у кого!

Евгений Иванович чувствовал себя двойственно.

Как сотрудник Эрмитажа, он всячески хотел избежать скандала, сохранить незапятнанным имя музея и решить проблему собственными силами, не вынося сор из избы. Но как офицер ФСБ, он должен был держать в курсе свое непосредственное начальство и сообщать ему обо всех деталях расследования.

Дверь Маше открыл отец. Он очень постарел за те полтора года, что они не виделись, заметно прибавилось седых волос, лицо осунулось, глаза запали.

— Ты серьезно болен? — испугалась Маша.

— Да пустое! Простыл, понимаешь, в такую жару… — отмахнулся отец, — ты проходи, а то тут сквозняк…

Послышался стук каблуков, и в прихожей возникла его жена — эффектная брюнетка в красном открытом платье. Маша мгновенно определила и стоимость платья, и то, что маникюр и укладка совсем свежие, только что из салона красоты.

«Лучше бы за мужем поухаживала, — подумала она, — человек с температурой сам на звонки бегает…»

Маша знала, что третья жена моложе отца лет на пятнадцать. Видно было, что она тщательно поддерживает это временное расстояние и даже пытается его увеличить. Что-то буркнув в ответ на Машино приветствие, она зверем глянула на торт, который Маша купила в последний момент, вспомнив, что нехорошо приходить в дом с пустыми руками.

«На диете, наверное, — сообразила Маша, — вот и злится…»

— Что ты хочешь узнать о своем деде? — спросил отец. — Это нужно для очередного репортажа?

— Нет, это нужно лично мне, — твердо ответила Маша. — Чем он занимался и как погиб? Ведь он трагически погиб? Где это случилось? В экспедиции?

Они прошли в комнату, где, как Маша поняла, отец проводил время, когда болел. В комнате было душновато и не прибрано, пахло пылью. Отец торопливо убрал в ящик какие-то лекарства.

— Твой дед был крупным археологом, специалистом по древним религиям, — сказал он, сев на диван и обтерев лоб платком. — Даже в то время, когда с выездом было очень сложно, он много ездил, потому что его работы стали известны за границей.

— Как он погиб и где?

— В Риме, в восемьдесят втором году. Это была нелепая случайность, автокатастрофа. Грузовик потерял управление и врезался в такси, на котором твой дед ехал в аэропорт.

Маша быстро подсчитала в уме: в восемьдесят втором ей как раз было пять лет, стало быть, дед подарил ей пентагондодекаэдр накануне своей смерти.

— Больше ты ничего не знаешь?

Отец, не отвечая, рылся в ящиках письменного стола. Открылась дверь, и его жена внесла поднос, на котором стояли две кружки с чаем и два неправдоподобно больших куска торта на простых фаянсовых тарелках. Она молча плюхнула поднос на письменный стол и вышла. Маша мгновенно озверела.

«Чашки нарочно самые простые, чуть не с отбитыми краями, ложки тоже из нержавейки, как будто серебряных в доме нету. И кусище торта такой, что ни за что не съесть. А больше ничего, хоть бы конфет поставила! Это она хочет показать, что я для нее не гостья. Сама, мол, торт принесла, сама его и ешь, а нам твоего ничего не надо!»