Душегуб - Николай Вингертер

с претензией на художественность или документальное кино. Он вышел из леса и остановился у конторы лесхоза; на его лице была печать озабоченности делами большого хозяйства, потом поднял голову, и его взгляд скользнул вверх, по стволу высокой сосны, росшей у здания конторы лесхоза, к макушке дерева и дальше в небо; вдруг и макушка сосны, и небо закружились-завертелись на экране, символизируя по замыслу режиссера бесконечность времени и пространства. Оператор, как известно, чтобы получить такой эффектный кадр, ставит камеру на колено объективом вверх и вертится с нею на месте, как юла, создавая для зрителя иллюзию головокружения. Кино закончилось, и экран снова занял образ директора лесхоза; он стал рассказывать о том, как, несмотря на трудности перехода экономики на новые условия работы, лесхоз и жители Залесья не испугались перемен, наоборот, трудятся не покладая рук — результат налицо. Чтобы его показать, объектив камеры устремился в цех по обработке древесины и «выхватил» в одном месте пачки упакованного в целлофан и готового к отправке дубового паркета, в другом месте оригинальную садовую мебель, какие-то поделки из дерева. «Но не это главное наше богатство, — продолжал говорить за кадром Нексин. — Главное — это наши необъятные леса». Следом за этими словами на экране замелькали прекрасные лесные угодья, была показана работа лесоруба, валившего высоченную ель; далее объектив оператора снова вернулся в цеха лесхоза и показал штабеля бруса и досок. Завершали репортаж смонтированные в материал — их не снимали — кадры со стайкой косуль, грациозно замерших на опушке заснеженного леса. Этот кусочек был взят из какого-то фильма. Под конец репортажа голос автора за кадром сожалел о том, как быстро пролетело время в лесном раю, с которым так не хотела расставаться съемочная группа.

О времени показа передачи о лесхозе, что само по себе было событием необычайным для жителей Залесья, совсем не разбалованных вниманием, знали все, особенно постаралась Борец. И утром наступившего воскресного дня другой темы для разговоров в селе и лесхозе не было. Ну а Нексин, как и ожидал, в результате такой рекламы очень быстро смог завоевать в первый же месяц пребывания на новом месте так нужное уважение сельчан. Они, только завидев его, почтительно смолкали, украдкой оглядывались, провожая взглядами благодарными за то, что о них теперь знала вся страна. Больше всех, пожалуй, зауважала его Борец. Она ближе других находилась около Нексина и была счастлива оттого, что не ошиблась в своих ожиданиях с новым начальником, от которого напрямую зависела в том числе ее дальнейшая работа на привычном месте.

Сам Нексин от этих похвал, которые были искренними, и от других, пусть несколько сдержанных, например, от главного инженера, который считал Нексина назначенцем, не достойным места директора, чувствовал себя превосходно. Его шкала самооценки уверенно ползла вверх, и впервые за многие месяцы он снова ощутил себя важной фигурой, окруженной менее значимыми, и с трудом сдерживал самодовольство, готовое, как пена из открываемой бутылки шампанского, вырваться наружу. Он старался представить себя руководителем современным и либеральным, всем своим видом подчеркивал безразличие и равнодушие к такому вниманию его персоне, и это у него неплохо получалось, но искушенный человек все равно мог разглядеть в его поведении наигранность и неправду.

Нексин не мог дождаться похвалы от Хромовой. Ей он умышленно не сообщал о снимаемом репортаже, о времени выхода в эфир передачи, пытаясь показать равнодушие и безразличие к событию как слишком заурядному. Но она и не знала о телевизионной передаче с его участием, и не упомянула о ней ни разу при их ежедневных разговорах по телефону. Это его сильно расстраивало и даже бесило. Так продолжалось неделю, и вот, наконец, у него по коже пробежал приятный озноб от восторга, когда услышал от нее, что, оказывается, его показывали по новостям, видели их общие знакомые и, какая досада! — не видела она. Она начала его журить и упрекать за то, что он ее не предупредил о столь важном событии… Нексин даже не заметил наигранности в её голосе, очень довольный тем, что и она, наконец-то, узнала о передаче, врал, что был очень занят все последние дни и как-то совсем упустил из внимания сказать; ну а если честно, то и не придал особого значения тому, что его снимали для телевидения… А после того, как Елена Аркадьевна посетовала о его излишней скромности, он спросил: «Это кто же тебе сказал о передаче про Залесье?» — «Баскин… — ответила она, не задумываясь, но тут же поправилась: — Михаил Леонидович Баскин сказал…»

Нексину в эту счастливую минуту его жизни меньше всего хотелось слышать данное имя. Он с болью и досадой в сердце подумал: «Почему снова Баскин, причем в самый неподходящий момент?..» Но не это было главным, что его огорчило. Елена Аркадьевна, заканчивая разговор по телефону, сказала голосом, как ему показалось, вовсе не теплым, не таким, как говорят с дорогим и близким человеком, а каким-то дежурным, который окончательно испортил его хорошее настроение: «Ладно, дорогой, так уж и быть, прощаю тебе… Но не забывай впредь о подобных серьезных вещах, потому что это имеет для нас большое значение…»

А на следующий день, прямо с утра, Нексину позвонил и сам Баскин. Он был очень любезен и поздравил Нексина. «Алексей Иванович, — сказал он, — ты был просто великолепен… Себе представить не можешь, как все наши были удивлены твоим появлением на экране, а многие просто завидовали тому, как предстал в новом амплуа… Ведь чего греха таить, многие тебя уже хоронили… Я доволен, что все получилось, тебя снова увидели, знают, где ты, знают, что занялся серьезным бизнесом. Думаю, ты это теперь и сам начал понимать… Слушай, но ведь это нужно как-то отметить?..» — «Буду только счастлив увидеть тебя, — ответил Нексин, стараясь придать голосу как можно более радушия. — Приезжай, посидим, поговорим, если хочешь, организую охоту. Есть здесь один старик — большой, говорят, мастер по этому делу, а ты, как знаю, большой любитель». Баскин в ответ даже защелкал языком от восторга и сказал, что ради этого непременно приедет в ближайший выходной.

Когда Нексин положил телефонную трубку, Борец, словно следовавшая за его каждым шагом, тут же заглянула в кабинет и угодливо спросила: заносить ли кофе и что он будет заказывать на обед?.. Этот вопрос стал для нее правилом. Дело в том, что Нексин имел давнюю привычку не завтракать. У него для этого были две причины. Первая — несмотря на его способности в нужный момент организоваться и проявить упорство в достижении