Дом - Эмма Беккер

в определенное место на плане метро, и, так как ничто не заставляет меня идти туда, моя ностальгия остается поверхностной, пусть и не исчезает.

Только вот вчера во время велосипедной прогулки я потерялась и в попытке снова выехать на знакомые широкие улицы наткнулась на перекресток, где менее года назад я выходила на автобусной остановке. Я помню местную булочную, магазин строительных товаров. Колокол огромной церкви, расположенной в двух шагах от меня, равномерно постукивал, издавая удаляющиеся раз за разом звуки. В наших комнатах этот шум воспринимали как ворчливые упреки родителя, слишком старого и находящегося слишком далеко, чтобы вызвать у нас хоть какие-то угрызения совести. Тень церкви, которая казалась еще более внушительной от близкого к борделю расположения, падала на кафе, где девушки пили пиво с лимонадом после работы. От ее стен веяло ледяным воздухом, гробовое дыхание очищало нас от влажной теплоты и пьянящего запаха двадцати самок, вдыхающих и выдыхающих один и тот же кислород.

Вот таким был Дом, зажатый между святым местом и начальной школой. Неудивительно, что его пожелали закрыть и что им это удалось. Звон колокола подсказывал нам время, а детские считалки ненавязчиво убаюкивали девушек, когда те покуривали в саду.

Еще не так давно, пристегивая велосипед, я поднимала глаза и по одним шторам на окнах могла угадать, кто уже начал работу. За розовым, сиреневым или желтым органди были видны силуэты, которые я узнавала мгновенно. За соломкой на балконах я видела кольца сигаретного дыма и тени вытянутых ног. Сегодня смотреть больше не на что. Между школой и церковью стоит здание, в котором соседствуют жильцы и сотрудники офисов. Офисов!.. Плакать охота. Мне даже не нужно заходить во внутренний дворик, чтобы понять, что сад превратился в дизайнерскую террасу, покрытую искусственным токсичным газоном. Оттуда, где я стою, я отлично представляю себе офис открытого типа, несколько маленьких столиков, скамейки, накрытые полиэтиленом, пастельного цвета пепельницы для тех, кто захочет выкурить сигаретку и выпить кофе латте во время минутки отдыха, предоставленной гуру-начальником. Он, наверное, заплатил огромные деньги за то, чтобы биде разнесли в пух и прах. «О, ненавижу вас, сборище деревенщин», — думаю я, пытаясь разглядеть сквозь незанавешенные окна хотя бы одно лицо, на которое я могла бы направить свое презрение.

В этот момент стройный ряд малявок перешел дорогу с противоположной стороны улицы. Тут и там их окружали около шести воспитательниц. Я узнала ее по нежным ноткам голоса, когда она проходила мимо меня. Она держала за руки двух маленьких девочек и пыталась загнать обратно в строй мальчишку, пришедшего в восторг при виде продавца кебабов, нарезающего мясо. Ее тяжелые волосы были собраны в строгий шиньон, на ней были немного выцветшая юбка и эспадрильи. Наши взгляды пересеклись в тот момент, когда она схватила за руку пацана. За несколько секунд вежливое равнодушие превратилось в вопрос. Я видела, как ее обдало холодом, когда она наконец вспомнила, кто я. Уверена, что она поспешила заговорить со мной в страхе, что я назову ее именем, на которое она больше не откликалась: «О! Как дела?»

Ее улыбка была полна тревоги. Она бросила взгляд на группу, которую сопровождала, и в этом взгляде читалась молчаливая мольба. Кем бы я могла ей приходиться? Бывшей соседкой, двоюродной сестрой, племянницей?

— Я проездом в этом районе. Какое совпадение! Как твои дела?

— Очень хорошо!

Девчушки, которых она держала за руки, стали разглядывать меня. Я кивнула им в надежде, что это будет выглядеть дружелюбно, но общение с детьми никогда не давалось мне легко, и они, разинув рты, продолжили пялиться на меня своими слишком умными глазами. Нас окружили, и она попыталась вежливо вывернуться:

— Мне нужно идти.

— Мне тоже. Было очень приятно увидеться, какой бы короткой ни была встреча.

Она уже почувствовала облегчение, поэтому улыбнулась, а потом и вовсе засмеялась. С ее смехом ко мне вернулось столько воспоминаний, что одновременно стало и очень холодно, и очень жарко и захотелось плакать. И ее предложение, сделанное из чистой вежливости, чтобы не убежать вот так просто, отнюдь не помогло:

— Нам бы выпить кофе как-нибудь.

— С удовольствием.

— Созвонимся тогда.

И пока она удалялась, спрятавшись в туче напевающих что-то детей (эти звуки под окнами были нашим регулярным саундтреком), две мысли овладевали моим разумом. Первая, не такая уж и важная, по сути, — это то, что у нее нет моего номера, как и у меня нет ее. Вторая, та, что засела в тот день в моей голове, во всяком случае, на время, пока я снова не оказалась на улицах Кройцберга, заключалась в том, что ее задница, подпрыгивающая под юбкой в цветочек, совсем не изменилась. И несмотря на то, что с тех пор, как я видела ее голой в последний раз, прошло несколько месяцев, даже если я не вспомню ее имя, вид ее задницы крепко засел в моей памяти: подрагивание ее белого тела и созвездие родинок на пояснице — этот красивый толстый зад куртизанки, шагающей теперь по Берлину в одежде воспитательницы.

Spicks and Specks, Bee Gees

Я должна вспомнить все. Нужно, чтобы где-то сохранилось точное описание того, чем был Дом, и чтобы это описание беспрепятственно порождало видения, как можно более близкие к реальности. Хотя, на самом деле, точность не так уж и важна. И капли таланта хватит, чтобы воспроизвести расположение комнат и цвет штор, меня куда больше заботит то, как передать душу этого места, ту текучую нежность, которая делала плохой вкус восхитительным. Много слов не нужно — нужны верные слова. Хороший писатель смог бы сделать это на десяти страницах. Я написала уже двести и, кажется, так и не смогла приблизиться к тому, что действительно интересует меня. К единственной захватывающей вещи. Я подхожу к этой теме тысячей самых разных путей, и каждый раз она ускользает, оставляя меня снова с пустой головой, еще более пустой от того, что на короткий миг она была полна мыслей.

Когда добираешься до борделя на метро, как поступали многие из девушек и клиентов, на выходе нужно подняться вверх по длинной улице по направлению к церковному колоколу. Недалеко от места назначения находится парк, зеленый как летом, так и зимой, но довольно мрачный, если бы не покрытое льдом озеро, обрамленное, как унылое полотно, рядом усыпанных инеем высоких черных деревьев. За парком следует пивной бар, мимо которого девушки проходили, опустив головы, не имея ни малейшего желания встретить одного из своих клиентов.