Убийца, мой приятель - Артур Конан Дойл

– Одного я только желаю! – вскричал взбешённый Янгмен. – Добраться до этого Спайсера и проломить ему башку!

Эта неестественная кровожадность лучше всего показывает, что Янгмен был маньяком. Малость успокоившись, он с тщеславием в голосе прибавил:

– Неужто вы думаете, что столь решительный человек, как я, позволил бы кому-нибудь безнаказанно оскорблять себя? Да я убил бы такого нахала.

Несмотря на все увещевания, Янгмен унёс свою тайну в могилу. Он не переставал повторять, что его невеста и братья убиты его матерью и что мать он убил, защищая себя. По всей вероятности, он придумал эту историю ещё задолго до преступления.

Всходя вместе с Янгменом на помост, священник сказал:

– Не оставляйте этого мира с ложью на устах!

– Я солгал бы, если бы взял на себя вину. Я невиновен, – тут же ответил Янгмен.

Этот человек до такой степени верил в себя, что до самого конца надеялся, что люди поверят его выдумке. Уже стоя на помосте, с петлёй на шее, он продолжал лгать и изворачиваться.

Казнили Янгмена 4 сентября, немногим более месяца спустя после содеянного им преступления. Виселица была сооружена перед Хорзмонской тюрьмой. На казни присутствовало свыше тридцати тысяч человек. Многие стояли всю ночь, дожидаясь зрелища. Когда вели преступника, толпа подняла дикий крик. Защитников у Янгмена не было совсем, и люди самых противоположных взглядов и воззрений сходились в том, что он должен быть казнён.

Умер преступник спокойно и как-то равнодушно.

– Благодарю вас, мистер Джессон, за вашу доброту, – сказал он. – Повидайте моих знакомых и передайте им мой поклон.

Блок звякнул, верёвка натянулась, и последний акт страшной драмы закончился. В лице Янгмена английские уголовные летописи описывают одного из самых страшных и кровожадных убийц.

В том, что Янгмен понёс заслуженную кару, сомневаться, кажется, не приходится, но вместе с тем нельзя не сказать, что косвенные улики никогда не бывают вполне убедительными, и опытный в уголовных делах человек, относясь критически к цепи косвенных улик, приходит нередко к заключению, прямо противоположному тому, которое было сделано судом.

1901

Весной 528 года от Рождества Христова небольшое судно, переполненное пассажирами, совершало свой обычный рейс из Халкидона в Константинополь. В то памятное утро, которое пришлось на праздник Дня святого Георгия Победоносца, почти все пассажиры были паломники, устремившиеся в византийскую столицу на торжественные богослужения в честь этого святого – одного из самых почитаемых в необозримом сонме святых Восточной церкви. Ясное небо и лёгкий бриз способствовали общему праздничному настроению: можно было, не опасаясь морской болезни, любоваться постепенно открывающейся взору величественной панорамой самого грандиозного и прекрасного города в мире.

Справа по ходу корабля, проплывавшего в ту минуту вдоль узкого пролива, виднелся живописный берег Малой Азии, весь усыпанный маленькими белыми домиками сельских поселений и утопающими в зелени лесов роскошными виллами. Прямо по курсу корабля на фоне тёмно-синих волн Мраморного моря возвышались покрытые изумрудной зеленью Принцевы острова, скрывавшие на этом участке пролива от глаз путешественников панораму византийской столицы. Когда корабль обогнул островную группу, перед восхищёнными взорами стоявших на палубе паломников внезапно открылась величественная панорама древнего града. Восторженный гул удивления и восторга пронёсся над толпой. Белоснежный город становился всё ближе, в глазах рябило от множества горящих в лучах солнца медных крыш и позолоченных статуй. И над всем этим великолепием величественно возвышались, словно парящие высоко в небе, золотые купола собора Святой Софии. На фоне безоблачной синевы неба город казался волшебным сном, слишком воздушным и сказочно красивым, чтобы быть явью.

Среди пассажиров двое невольно привлекали к себе любопытные взоры. Один – редкой красоты мальчик лет десяти-двенадцати, с тонкими правильными чертами, смуглой кожей и лёгким румянцем, с тёмными вьющимися волосами и очень выразительными карими глазами. Всем своим видом мальчик излучал ум и жизнерадостность. Его спутник, худой седобородый старец с суровым измождённым лицом, то и дело невольно улыбался, наблюдая, с каким восторгом и любопытством его юный спутник смотрит на мерцающие силуэты расстилающегося вдали города и скопление множества судов, которым, казалось, было тесно в узком проливе.

– Смотри, смотри! – кричал мальчик. – Какие красивые корабли выплывают из той бухты! Отец настоятель, ведь это, наверное, самые большие корабли на свете?

Седовласый мужчина, который был настоятелем монастыря Святого Никифора в Антиохии, положил руку мальчику на плечо:

– Потише, Лев, не кричи так. Нам нельзя привлекать к себе внимание, пока мы не увидимся с твоей матерью. А эти красные галеры в самом деле огромны. Ведь это боевые корабли императора. А бухта – Феодосийская гавань. Скоро мы обогнём вот тот зелёный мыс и войдём в бухту Золотой Рог. Вон, видишь, там узкий изогнутый залив – это и есть Золотой Рог. Там швартуются и становятся на якорь торговые суда. А теперь погляди-ка туда, вон на те строения и большой собор. Видишь эту колоннаду, которая тянется вдоль моря? Это императорский дворец.

Мальчик всматривался долго и пристально.

– Там и живёт моя мать? – тихо спросил он.

– Да, дитя моё, твоя мать, императрица Феодора, и её муж, великий император Юстиниан, живут в этом дворце.

Взгляд детских глаз поразил старика своей пытливостью.

– Слушай, отец Лука, ты думаешь, она вправду будет мне рада?

Настоятель отвернулся, чтобы не встречаться с этим вопрошающим взглядом.

– Сам посуди, Лев, откуда мы можем знать? Но нужно попробовать. Если здесь тебя не примут, то в монастыре мы всегда тебе будем рады.

– Отец Лука, а почему ты не написал моей матери о нашем приезде? Почему не подождал, когда она сама позовёт меня?

– Издалека, Лев, легче отказать. Нас просто задержал бы императорский гонец. Надо, чтобы она увидела тебя, Лев, заглянула тебе в глаза, они так похожи на её собственные! А твоё лицо напомнит ей того, кого она любила когда-то. И тогда, если сердце её ещё не превратилось в камень, оно откроется для тебя. Говорят, что император ни в чём не может ей отказать, к тому же собственных детей у них нет. И быть может, Лев, тебя ожидает великое будущее. Если это свершится, вспомни о бедной монастырской братии и монастыре Святого Никифора. Там тебя приютили, когда ты был один на всём свете.

Отец настоятель пытался подбодрить мальчика, но было заметно, что по мере приближения к столице лицо старца выражает всё большую обеспокоенность, его всё больше одолевают сомнения относительно шансов на успех затеянного. И то, что представлялось таким естественным и легкоосуществимым в стенах тихой обители, теперь, когда золотые купола Константинополя были совсем рядом, выглядело сомнительным и ненадёжным.