Мастер Альба - Том Шервуд

– Эти – выбросить.

Ещё одну вернул со словами:

– Эту – править.

И с последней подошёл к Бэнсону. Залепил ему голову мыльной пеной, плавно, с хрустом, повёл узкую сталь от лба наверх и назад. Быстро всё снял до глянцевой кожи, оставил лишь клок рыжих волос вокруг раны. Здесь принялся водить медленно, осторожно, самым кончиком острия. Выбрил, окатил блестящий бугорчатый шар водой, всмотрелся в затылок.

– Да, – сказал озадаченно, – господин Сундук Сокрушающий. Есть у тебя ангел-хранитель, есть.

Потом поменялись местами, и Бэнсон, ровными, плавными взмахами в полминуты соскоблил с головы монаха короткую седую щетину. (Один только раз остановился, чтобы шлёпнуть себя мыльной рукой по сведённому рту: чуть было не изрёк вслух, что именно он брил всех на острове Локк.)

Собрались было уже уходить, Альба напялил отмытый мокрый свой балахон, Бэнсон – чистые, широкие чьи-то штаны… Где Симеон? Оглянулись. Мальчишка сидел под окном, в полосе света, на лавке, и одной горсткой старательно насаживал себе в волосы клочки мыльной пены. Бэнсон широко улыбнулся, посмотрел на Альбу, – у того в уголках глаз заплясали морщинки, – и монах снова взялся за бритву.

В столовую вошли, словно сказочные персонажи: лысая троица – тролль, человек и гномик. Гном всё время поднимал ручку вверх, выпрастывая из длинного рукава пропадающую там, с красными бугорками кисть. Он сел рядом с Бэнсоном и, поглядывая на его покрытый шрамами-рубцами левый кулак, всё махал и махал своей, тоже раненой, тоже левой.

Завтракали в одиночестве и молчании. Альба всем своим видом показывал, что спешить некуда, так что ели неторопливо. Маленький Симеон, сидя на колене у Бэнсона, доставал из его чашки и старательно, поднимая и откладывая в сторонку упадающие крошки, жевал кубики распаренных овощей. Бэнсон же набрал на блюдо хлеба, луку и жареных перепёлок, и их прокалённые косточки, словно сухарики-кналлеры, громко похрустывали на его крепких зубах. Альба ел овощи и рыбный пирог и запивал сильно разбавленным кислым подогретым вином, добавив в него сахара и гвоздики. Прислуживал им всё тот же купельный слуга. Подал пудинг. Подал брусничный кисель. Яблочную пастилу. И чистую, холодную воду.

После трапезы встали за столом, склонили головы в молчаливой молитве. Симеон, просто подражая, шевелил бессвязно губами, прижав привычным жестом руки к середине груди.

Чёрной горестной птицей неслышно вошла хозяйка. Остановилась у дверей, сложила, как бы переняв жест у мальчика, руки.

– Теперь пора, – сказал Альба, растянув в пальцах, словно чётки, цепочку с ключом.

Оставив в гостевой комнате Симеона, пошли по темнеющим коридорам за медленной чёрной фигурой. Бэнсон нёс зажжённый фонарь. В руках у девушки был неуклюжий и неудобный посох, короткий и толстый. Бэнсон рассеянно подумал: “зачем бы ей такой посох”?

Галереи и переходы явственно уводили всё ниже, и когда, наконец, подошли к двери, было уже понятно, что они под землёй.

Дверца вздорная, незаметная, узенькая – в полроста. Вот только бугрилось на ней наклёпанное железо, и отсутствовали ручка и замочная скважина. Отверстие для ключа оказалось в стороне, в самом конце тёмного тупика. Небольшая железная дверь в камне, и вот здесь-то уже – скважина. Альба вставил ключ, захрустели пружины. Неслышно, на хорошо смазанном шарнире отворилось окошко в стене. Бэнсон сообразил, что там, внутри этого окошка, и находится тайный рычаг, который отпирает дверь.

– Ты видела когда-нибудь, как он открывал? – спросил Альба хозяйку, повернув в её сторону чёрный треугольный провал под капюшоном.

Та отрицательно покачала головой. Склонила лицо, потёрла веко дрогнувшим пальцем в ажурном перчаточном кружеве. Достала из рукава такой же платок, промокнула глаза.

– Я понимаю, – не спеша почему-то запускать руку в окошко, проговорил Альба. – Понимаю, он так велел говорить, и иначе ты поступить не можешь. Ну а если предположить, что он мог не успеть сказать мне всего, ведь в какой ситуации это происходило – известно! Да он и не успел. Хорошо, что я увидел, следы каких зубов оставлены на ненужном твоём посохе, дочь моя. А если бы не рассмотрел, что бы стало с моей рукой?

Он взял из-под её локтя дубиё, перевернул нижним концом кверху.

Древесные волокна в нескольких местах были смяты и вдавлены. Бэнсон, светя фонарём, начал понимать; холодок прошёл у него по затылку. Альба, качнувшись, приблизился к девушке, мягко обнял её, прикоснулся щекой капюшона к траурным кружевам.

– Не лги мне больше, – произнёс незнакомо мягким голосом, грустно и нежно.

Девушка всхлипнула, закивала. Сомкнула ладони на посохе. Альба шагнул в сторону, и она, подойдя к чернеющему в стене окошку, дрожащими руками отправила в него побитый конец. Там, в каменной пустоте, что-то щёлкнуло, и в дубиё тотчас ударило гулко, так, что свободный конец его вздрогнул и загудел. Девушка, прикрыв лицо краем платка, отошла. Альба вывернул посох из чёрного злого провала, до самого плеча сунул в него руку. Послышался звон и шелест цепи, и сразу же за их спинами, совсем близко, что-то тихо заскрипело.

“Открывается дверь”, – уверенно сказал себе Бэнсон.

Да, так и было. Встали у разверстого проёма, помолчали.

– Останься здесь, – проговорил задумчиво Альба, поворачивая капюшон в сторону девушки. – Если там что-то случится не так и дверь захлопнется, – открой, когда мы постучим.

Она, задавливая плач, ещё раз кивнула, прижала руки к груди. Альба взял фонарь, пригнулся и исчез в могильном провале. Сопя и постанывая, Бэнсон с неимоверным трудом протиснулся следом.

– Всё обычно, как во всех подземельях, – осторожно пробираясь впереди с фонарём, вполголоса сообщал Альба. – Низкий свод, стены на известковом растворе. Судя по влажности, вольного воздуха нет. Стало быть, проход впереди тоже закрыт. Хорошо, если без замка… Да там-то он зачем был бы нужен?

Точно, вторая дверь обнаружилась в конце тесной подземной галереи, и точно – без замка. Такая же маленькая, и так же пришлось продираться сквозь узкий проём.

Вошли в обширное, круглое, с кольцом колонн вдоль стен, помещение. Здесь был полумрак – рассеянный свет проникал сквозь световые колодцы откуда-то сверху.

– Ну что, – с причудливым эхом прокатился под потолком голос Альбы. – Если б ты сам устраивал всё, что мы видим, и мозг твой был бы измучен мыслью о том, что кто-то может незаметно проникнуть сюда, где бы ты соорудил на такой случай ловушку?

Бэнсон внимательно, и теперь уже по другому , всмотрелся.

– Там, куда проникший пошёл бы прежде всего.

– А тебе самому куда хочется пойти? Ведь тебя, как только ты вошёл, поманило к себе какое-то место? Вспомни.

– Да, поманило. Вот туда, где стоит в ряд старинное оружие.

– Точно. Выставлено напоказ. Это одна из ловушек. Но есть ли ещё?

Бэнсон неуверенно переступил с ноги на ногу.