Ничего, кроме нас - Дуглас Кеннеди

— Извини, Эймс…

— Меня зовут мистер Суит…

— Прошу прощения, мистер Суит. Но закон есть закон, и здесь Шон принимает решения. Если он считает, что вы с друзьями должны покинуть пляж, я здесь бессилен.

— Ровно через неделю, — фыркнул Эймс, — вас здесь уже не будет, офицер. Да и дежурить будет другой спасатель.

Деб Шеффер сверлила взглядом меня и Карли. Она уже раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но тут Эймс положил руку ей на запястье, помешав отпустить оскорбительное замечание, — сообразил, что полицейский может услышать и использовать против нее и всей их шайки. Потом подал знак своим, что надо заканчивать и уходить. Но когда ребята уже отошли на большое расстояние, Эймс обернулся резко, как пружина. С угрожающей, издевательской улыбкой он ткнул указательным пальцем прямо в Карли, будто прицеливаясь. Отворачиваясь, он еще успел показать нам похабный жест, прежде чем схватил за задницу Деб Шеффер. Когда они укатили на горчично-желтом «мустанге», подаренном Эймсу отцом в прошлом году, когда парня выбрали капитаном команды по лакроссу, Проккачино посмотрел на Шона:

— Ты хоть понимаешь, что сейчас натворил, сынок? — с печалью в голосе спросил он.

— Он хулиган и обидчик, — резко ответил Шон. — А я не переношу таких мерзавцев.

— У тебя дома нет пары ребятишек, которых нужно кормить, — бросил Проккачино. — Что касается вас, юные леди, то ваши родители об этом еще услышат.

Проккачино оказался абсолютно прав. В семь вечера у нас затрезвонил телефон. Я попыталась схватить трубку первой, думая, что это очередной анонимный звонок. Но мама меня опередила, и ей прямо в ухо раздался пронзительный крик Салли Суит, которая обвиняла меня в попытке втянуть ее обожаемого Эймса в проблемы с полицией, действуя сообща с этой «ужасной девчонкой Карли Коэн — явно ненормальной». К счастью, вернувшись домой, я успела обо всем рассказать маме. Когда позвонила Салли Суит, мама жестом предложила мне подняться наверх, чтобы снять трубку красного, как помидор, телефона в ее спальне и подслушивать. При всех своих закидонах мама, когда требовалось, умела дать отпор, особенно если чувствовала, что к ее детям относятся несправедливо. Вот и в тот вечер она на полную мощность включила режим «пленных не брать».

— Не понимаю, Салли, что вы хотите сказать, когда называете Карли Коэн ненормальной? — ехидно спросила мама.

— Она же явно ненавидит мужчин.

— И что заставило вас прийти к такому выводу?

— Ой, да полно вам! Вы же знаете, что она не интересуется мальчиками.

— И это, по-вашему, дает вашему мальчику право травить ее и мою дочь самым омерзительным образом?

— Омерзительным? Омерзительным?! Какое вы имеете право говорить такие вещи?

— А такое, что у вашего сына в школе и в городе репутация фантастического говнюка.

На том конце провода Салли Суит изобразила максимально драматический вдох, какой только смогла:

— Да как вы смеете…

— А как вы смеете позволять своему маленькому бандиту запугивать наших детей? И как только что посмели отпустить такое замечание о чудесной Карли Коэн?

— Неудивительно, что вы так к ней относитесь.

— Вы имеете в виду, потому что мы тоже евреи?

— Этого я не говорила.

— Конечно нет. Дайте угадаю вашу следующую реплику, Салли: «Я только выполняла приказы».

Щелчок. Связь оборвалась.

Думаю, именно в такие моменты я гордилась своей матерью, потому что слышала голос стойкой и непримиримой жительницы Нью-Йорка, готовой среди окружающей нас провинциальной косности до конца отстаивать свои позиции, защищая элементарную порядочность и выступая за разнообразие, этническое и культурное.

Я позвонила Карли, чтобы узнать, как она. Ответила мне миссис Коэн. Объяснив, что через несколько минут у нее пациент и на разговор нет времени, она сообщила, что Карли зашла домой ненадолго, а потом отправилась в школьный дискуссионный клуб. Я не успела спросить, знает ли мать Карли о происшествии на пляже, она извинилась, что должна бежать, но предложила зайти к ним завтра после школы. Как только она дала отбой, я позвонила Арнольду и во всех подробностях поведала о нашей стычке с Эймсом и его дружками-антисемитами.

— Мы должны обязательно доложить об этом завтра в школе, — сказал Арнольд, имея в виду, что я должна пойти вместе с Карли к директору. — Хочешь, я могу пойти с вами и дать правовую оценку произошедшему, если мистер О’Нил начнет утверждать, что мы чуть ли не создали Еврейский национальный фронт, угрожающий белому населению Коннектикута.

— Ладно, утром я поговорю с Карли перед уроками. Но я почти уверена, она захочет, чтобы ты пошел с нами и сыграл плохого копа.

— Этому пора положить конец.

— Мы оба знаем, что конца этому не будет, потому что это Олд-Гринвич.

Наутро мама постучала в мою дверь и тут же, распахнув ее, влетела в комнату.

— Сколько раз я просила тебя стучать? — крикнула я.

— Заткнись, — крикнула она в ответ. — Случилась беда. Карли вчера не пришла домой.

Глава третья

Это был настоящий шок. Что уж говорить о чувстве вины?! Карли пропала! Ушла из дома и не появлялась со вчерашнего вечера. Почему только я сразу не сказала миссис Коэн: «Это невозможно, не может быть, чтобы Карли отправилась в клуб после того, что случилось на пляже»? Почему не приложила столь малого усилия ради своей подруги, ведь могла же? Хотя было еще рано, только без четверти восемь, мама успела провести целое расследование и знала все детали. Оказывается, после инцидента на пляже Карли вернулась домой и пошла к себе в комнату. Ее мать разговаривала по телефону с пациенткой, а потом спешно уехала в город, где должна была встретиться с мужем: их ждали ужин и театр. Домой они вернулись около одиннадцати, Карли в ее комнате не оказалось. Ее вообще не было дома. Тогда ее отец сел за руль и поехал искать дочь. Найти ее он не смог. Миссис Коэн в это время обрывала телефон, пытаясь поговорить с родителями ребят из дискуссионного клуба, а потом она с мужем обратились в полицию. Звонили Коэны и моей маме около одиннадцати. Она подтвердила, что я весь вечер провела дома, а Карли к нам не заходила.

— Ее действительно не было дома всю ночь?

— Сегодня в шесть утра полиция нашла брошенный велосипед Карли в Байрем-парке. Она не была в дискуссионном клубе.

— Она вернется, — дрожащим от страха голосом сказала я.

— Откуда у тебя такая уверенность? — спросила мама. — Ты знаешь, куда она могла сбежать?

— Понятия не имею, — ответила я, понимая, что если проболтаюсь и