Остров - Олдос Хаксли

— А когда, осмелюсь спросить, появились на острове Макфэйлы?

— Первый Макфэйл появился на Пале в царствование раджи-реформатора, как мы его называем, который приходится дедом старому радже. Раджа-реформатор и мой прадед изобрели нынешнюю Палу. Старый раджа укрепил и развил их достижения. Мы же, в свою очередь, прилагаем все усилия, чтобы идти по их стопам.

— Тут описывается история реформ? — Уилл приподнял книжку.

Доктор Роберт покачал головой.

— В книге даны основополагающие принципы. Ознакомьтесь сначала с ними. Вечером, вернувшись из Шивапурама, я изложу вам историю Палы. Вы лучше поймете проделанную работу, если прежде узнаете о задачах, которые предстояло решить нам и которые встают перед каждым, постигшим истинный смысл бытия. Итак, читайте, читайте. И не забудьте в одиннадцать выпить фруктовый сок.

Уилл поглядел ему вслед, открыл тонкую зеленую книжицу и принялся читать.

1

«Никому никуда не надо идти. Мы все уже находимся там, куда стремились попасть; следует только осознать это.

Если я пойму, кем являюсь на самом деле, то не буду поступать так, как поступаю, исходя из ложных представлений о своем «я»; перестав поступать ложным образом, я увижу свое «я» в истинном свете.

В качестве истинного «я» — если только манихей, мое ложнопонимаемое «я», не мешает мне осознать истину — я примиряю в себе «да» и «нет», всецело принимаю и благословляю опыт нераздвоенности.

Слова всех религий нечисты. Всякому, кто рассуждает о Боге, Будде, Христе, следует вымыть рот карболовым мылом.

Поскольку, в силу природы вещей, невозможно увековечить «да» в каждой паре противоположностей, манихей, каковым я себя представляю, обречен на бесконечные разочарования и разногласия с другими жаждущими и отчаявшимися манихеями.

Раздор и отчаяние — вот тема всех исторических и биографических трудов. «Я покажу вам страдание», — здраво сказал Будда. Но он показал и конец страданий — самопознание, всецелое приятие, благословенный опыт нераздвоенности.

2

Понимание, кем мы являемся на самом деле, ведет к Пребыванию во Благе, а Пребывание во Благе обусловливает добрую жизнь. Но добрая жизнь не является сама по себе следствием Пребывания во Благе. Мы можем быть добродетельны, не сознавая, кто мы на самом деле. Люди, попросту добрые, не Пребывают во Благе; они лишь являются столпами общества.

Едва ли не каждый столп общества играет для себя роль Самсона. Таковые Самсоны поддерживают свод, но рано или поздно он обрушивается на них. Еще не существовало такого общества, где добро проистекало бы из Пребывания во Благе, и потому являлось бы наиболее приемлемым. Однако это не значит, что подобное общество не может быть создано, и что нам, жителям Палы, не по силам его создать.

3

Йог и стоик — вот два эго, которые через праведность добиваются значительных результатов, пытаясь стать кем-то другим. Однако не надо притворяться кем-то еще, даже добродетельным мудрецом, чтобы перейти от одинокого манихейства к Пребыванию во Благе.

Пребывать во Благе — это значит понимать, кто мы такие на самом деле. Но чтобы узнать, кто мы такие, необходимо сначала понять, кем мы себя считаем и как себя, соответственно своим представлениям, ведем. К истине мы идем постепенно, шаг за шагом. Ясное и полное осознание наших ложных представлений о себе разрушает манихейскую шараду. Сначала свет истины вспыхивает на мгновение, но потом мгновения эти повторяются, длятся, сливаются. Осознание нами ложного «я» делается постоянным. И тогда нам вдруг открывается, кто мы такие в действительности.

Концентрация, абстрактное мышление, духовное развитие относятся исключительно к области ума, тогда как аскетизм и гедонизм касаются только ощущений, эмоций, поступков. Потому при любых обстоятельствах, во всякое время осознавай все, что доведется пережить, будь то похвальное или непохвальное, приятное или неприятное. Такова истинная Йога, истинное духовное развитие.

«Чем больше человек знает об отдельных предметах, тем больше он знает Бога». Истолковывая эту мысль Спинозы, можно сказать: чем больше человек знает о себе в отношении ко всяческому опыту, тем больше у него возможностей внезапно, в одно прекрасное утро, понять, кто он есть в действительности, или: Кто «он» Есть в Действительности.

Святой Иоанн был прав. В благословенно безмолвном мире Слово не только пребывало с Богом, оно являлось Богом. Как нечто, во что надлежит веровать. Бог как отвлеченный символ, не поддающийся наименованию. Бог есть «Бог».

Вера — совсем не то, что верование. Верование — это полное и безоговорочное приятие самым серьезным образом слов Павла и Магомета, Маркса и Гитлера. Люди воспринимают их слова слишком серьезно, и что же из этого происходит?

А происходит отсюда бессмысленное противоречие истории: садизм противопоставляется долгу, или — что еще хуже — понимается как долг; религиозному рвению сопутствует организованная паранойя; сестры милосердия ухаживают за жертвами своих единоверцев-инквизиторов и крестоносцев. Веру, напротив, невозможно воспринимать слишком всерьез. Ибо вера — это обоснованная опытом уверенность в нашей способности понять, кто мы такие в действительности, и позабыть отравленного верованиями манихея, перейдя в Благое Бытие. Господи, даждь нам нашу насущную веру, но избави нас от верований».

В дверь постучали. Уилл оторвался от книги.

— Кто там?

— Я, — прозвучал знакомый голос, и Уилл с неудовольствием вспомнил полковника Дайпа и кошмарную поездку в белом «мерседесе». Муруган в белых шортах, белых сандалиях, с платиновыми часами на запястье, приблизился к постели Уилла.

— Как мило, что вы пришли меня навестить! Другой посетитель обязательно спросил бы, как

Уилл себя чувствует, но Муруган, искренне поглощенный собой, не способен был притворяться внимательным.

— Я приходил час назад, — пожаловался он, — но старик еще не ушел, и мне пришлось вернуться домой. А потом надо было завтракать с мамой и ее гостем...

— Почему же ты не мог войти при докторе Роберте? — удивился Уилл. — Тебе запретили беседовать со мной?

Юноша нетерпеливо покачал головой:

— Конечно, нет. Но мне не хочется, чтобы они знали, почему я сюда пришел.

— Что значит «почему»? — улыбнулся Уилл. — Разве посещение больного — не похвальный в высшей степени поступок?

Но от Муругана, сосредоточенного на собственных делах, ускользнула его ирония.

— Спасибо вам за то, что не открыли нашего знакомства, — сказал он, едва ли не сердито. Можно было подумать, что он заставляет себя выражать свою признательность и недоволен Уиллом, которого приходится благодарить.

— Я заметил, что вы хотели скрыть наше знакомство, — пояснил Уилл, — и потому промолчал.

— Весьма обязан вам, — пробормотал Муруган; наверное, с тою же интонацией он процедил бы: — Грязная свинья!