Ловушка горше смерти - Светлана Климова

— Разве? — переспросила Лина. — Наследство…

— Чье?

— Маминого племянника, — коротко и раздраженно отрезала она. — Он был одинок, болен и не беден. И хватит этих глупых допросов. Скажи мне лучше, что за человек этот кореец и что вы с ним затеваете за моей спиной?

— Знаешь, — оживился Алексей Петрович, — это кое-что обещает. Игорь скупает в Крыму участки, в основном через подставных лиц. Их у него уже несколько, пригодных для застройки. Если вложить деньги в этот бизнес, то процент таков, что лет через пять можно построить и собственный дом.

Представляешь — дача у моря, где ты сможешь проводить каждое лето с детьми!

— И сколько же нужно?

Коробов назвал сумму. Лина удивленно взглянула на него и спросила:

— Где ты их возьмешь?

— Займу.

— Ты ведь едва-едва вернул деньги этому Марату, Ванькиному тренеру.

— У меня есть другой источник. Надежный. Я договорюсь с Игорем, что часть моей прибыли будет идти на погашение долга. Это хорошее дело. Земля, недвижимость — что может быть в наше время надежнее, — добавил Коробов.

— Подумай, все взвесь и сообщи мне, Алеша, окончательное решение. Я смогу дать тебе пять тысяч.

— Долларов? Откуда? — изумился Коробов. — Опять наследство?

— Лежат в банке, — улыбнулась Лина. — Я их не трогала, не считая процентов. Я дам эти деньги, потому что мне всегда невыносимо хотелось иметь свой дом подальше от нашего паршивого Харькова, к которому ты так нежно привязан.

— Чем тебе не нравится город? — обидчиво воскликнул Алексей Петрович.

— Всем, — быстро сказала Лина, — и прежде всего тем, что он сумрачный, безликий и в то же время двуличный и похож на огромную грязную подворотню. Я выросла в Москве и не могу привыкнуть к нему.

— Напрасно, — окончательно обиделся Коробов, — он не так уж и плох. И люди здесь славные. Ты просто засиделась дома и ничего вокруг уже не замечаешь.

Что тебе мешает съездить в Москву?

— У меня там никого не осталось…

— Вот видишь! И Харьков здесь ни при чем. Почему ты оказалась здесь? Ты никогда не говорила.

— Тебя искала.

— А если серьезно?

— Мама с Ваней переехали сюда. Им было все равно куда, а в Харькове жила ее близкая институтская подруга.

— И сразу же получили квартиру! Разве такое возможно в Москве? Сама подумай. Провинция всегда была душевнее столицы.

Лина засмеялась:

— Какая там квартира! Ты что, уже не помнишь этот жуткий подвал? Один Ванька вспоминает его как волшебный замок, меня же там все время преследовал липкий страх. Мама получила его, устроившись по лимиту работать дворником, и года через три уже смогла прописаться постоянно и прописать меня, когда я вернулась… Все силы и здоровье она вложила в тот дом… И при первой же возможности я купила эту нашу квартиру…

— Все то же наследство, черт бы его побрал?

— Да, — ответила Лина. — И пожалуйста, относись спокойнее к тому, что тебе преподносит жизнь. Если не можешь изменить свою судьбу.

— Что-то я тебя не понимаю, — пробормотал Алексей Петрович, — вы с Иваном уж слишком мудрено устроены.

— Ну и не трудись, — сказала Лина. — Зачем тебе это…

Кореец Игорь Кимович мальчику совсем не понравился. Он был страшно худ, часто улыбался желтыми плоскими зубами без блеска, помалкивал и беспрестанно ощупывал громоздкие бицепсы Коробова. Впервые они явились к ним в домик поздно вечером, принеся с собой водку, и Лине пришлось срочно жарить яичницу с помидорами, резать салат, позже переносить девочку из комнаты Ивана, чтобы уложить там гостей. Они втроем скоротали ночь на жестком диване Лины и почти не спали, потому что, пока не стало светать, кореец что-то внушал Коробову своим вдруг оказавшимся по-женски визгливым и высоким голосом…

— Развлеки гостя, — сказал Коробов мальчику, пока Лина была занята ужином, — сыграй с ним в шахматишки, а я схожу за арбузом.

Кореец на это улыбнулся, сразу сделавшись похожим на суслика из мультфильма.

— Как насчет защиты Каро-Канн? — осведомился он, не отрывая узких глаз под пухлыми веками от лица мальчика.

Иван кивнул. Для него всегда было мукой играть с людьми, которые казались ему несимпатичными, тем более что Игорь Кимович с первой же минуты повел себя как полный профан. Спасла положение сестра, которая, проснувшись от непривычного шума, раскапризничалась, и мальчик под этим предлогом убрался к ней в комнату.

Пару раз, уже позднее, кореец заглядывал к ним и без Коробова, принося то фрукты, то конфеты. Лина поила его чаем, а Иван с сестрой сразу же уходили к морю. К холодам Игорь появился у них в городской квартире. В те дни Коробов был очень оживлен, и Лина однажды сказала мальчику, что они собираются строить дом в Крыму, и спросила, понравилось ли ему у моря.

Что мог он ответить? Однако к морю они больше так и не поехали — ни следующим летом, ни позже.

Мальчик теперь бывал дома лишь по субботам и воскресными вечерами.

Жизнь Ивана совершенно изменилась, хотя обитал он по-прежнему в большой комнате, переставшей быть гостиной, так как там окончательно обосновалась его сестра. Центром дома теперь стала кухня, которую Лина переоборудовала в столовую, убрав дверь, стенной шкаф и переставив мебель; нетронутой осталась лишь родительская тесная спальня. В третьей комнате утвердился Коробов. Он почти все дни проводил в четырех стенах, потому что работы у него практически не было. Машина зимой стояла в гараже, летом же он выезжал, хотя редко — ввиду подорожавшего бензина. Но это все сложилось куда позже, ближе к четырнадцатилетию мальчика. А два-три года после памятной поездки к морю промелькнули в беспрерывном беге: Алексей Петрович метался в поисках заработков, мальчика же полностью поглощали тренировки, соревнования, сборы, шахматный клуб и, наконец, школа. Только Лина и девочка до поры демонстрировали постоянство.

Школа стала занимать в жизни Ивана совсем незначительное место после того, как он окончательно утвердился в своей секции по вольной борьбе. Марат, тренер, был им теперь доволен, его смущало только одно — за два года Иван неожиданно так вытянулся, что перегнал всех сверстников, и они с Коробовым уже подумывали о том, чтобы перевести его в группу восточных единоборств.

Мальчику это было почти безразлично — он пережил как гордость и изумление от своих успехов, так и полное безразличие к ним. Теперь он не придавал значения ни своей силе, ни ловкости — в этой новой оболочке обитала прежняя его детская душа, полная недоумения, воспоминаний и восторга перед жизнью. Впервые за эти годы его посетила отчетливая и внятная мысль, что Алексей Петрович — во-. все не его отец. Они были чужими совершенно, и если допустить, что такое иной раз бывает между отцом и сыном, то мальчик должен был бы испытывать по крайней мере боль. Но ее-то и не было в нем по отношению к Коробову. И подросток начал осторожно терзать вопросами Лину, которую это ужасно возмутило. Спросить Коробова он не мог — из гордости и еще потому, что понял, насколько Алексей Петрович вообще безразличен к людям. К этому примешивалось легкое презрение — Коробов казался вконец загнанным в угол. Лина однажды сказала: