Долгий путь в лабиринте - Александр Насибов

— Понимаю: родина, честь, присяга на верность э-э… императору всероссийскому? — участливо проговорил оберст. — Ваш отказ продиктован именно этими высокими соображениями, поручик?

— Вы не ошиблись, — Лелека гордо выпрямился. — Или у немцев другие понятия о чести офицера?

Оберст посмотрел на майора. Тот выложил на стол сколотые листы бумаги, неторопливо полистал их, чтобы Лелека мог видеть свою подпись в конце каждой страницы.

— Это протокол допроса, — сказал майор. — Сообщено много интересного, секретного. И подписано. Могу заверить: каждая строчка документа достаточна для вынесения смертного приговора, если мы передадим господина поручика русским властям и перешлем туда же протокол.

— Приговоры русских полевых судов, я слышал, приводятся в исполнение немедленно? — сказал оберст, адресуясь к майору.

Тот утвердительно наклонил голову.

— Но, видит Бог, мы не хотим этого! — вскричал оберст и с улыбкой посмотрел на Лелеку. — Скажу больше: германское командование будет в отчаянии, если такой ценный сотрудник… Нет-нет, поручик, вас будут заботливо оберегать! Шпионские операции, риск, тайные переходы через фронт, когда гремят выстрелы и рядом рвутся снаряды, — это для других. Вам определена иная задача.

Майор достал новый документ. На стол легла телеграмма ставки верховного командования германских вооруженных сил. Сообщалось, что в России произошла революция, царь отрекся от престола.

Это известие Лелека воспринял спокойно. Волновала его не судьба России или ее бывшего владыки, а своя собственная судьба.

— Как можно уяснить из этой телеграммы, теперь вы свободны и от присяги, — ласково сказал оберст. — Таким образом, устранено последнее препятствие…

— Ничто не затронет чести бывшего поручика Лелеки, — вставил майор.

И он снова наполнил бокалы.

Сцена вербовки шпиона подходила к концу. Вербовщики были опытны в своем ремесле, умело подавляли сопротивление Лелеки.

— Итак, вам предоставляются две возможности, — сказал оберст. — Первая: вы протягиваете нам руку дружбы и сотрудничества, и с этой минуты германская армия берет на себя заботы о вашем благополучии, делая все, чтобы ее русский партнер ни в чем не нуждался. И вторая возможность…

— Не надо продолжать, — сказал Лелека. — У меня нет выхода, я согласен.

Дальнейшее было столь же банально. Завербованного отправили в Восточную Пруссию. Здесь, близ Пальменикина, в большой одиноко стоящей мызе располагалась специальная школа. Константин Лелека прошел в ней курс особых наук, получил кличку, несколько явок в России и уже готовился к шпионскому вояжу на свою бывшую родину, как вдруг тяжело заболел.

Три с половиной месяца ушло на борьбу с сыпняком. Потянулись недели медленного выздоровления. Месяца через два он был на ногах. И снова болезнь, на этот раз инфекционная желтуха, уложившая Лелеку на больничную койку еще на пятьдесят дней. Короче, он смог покинуть школу лишь глубокой осенью, когда северный ветер принес первый снег на поросшие вереском песчаные холмы Балтийского побережья.

Утром 17 декабря 1917 года к Петрограду медленно подходил эшелон. Два паровоза с трудом тащили длинный извивающийся поезд, составленный из разномастных теплушек. Поезд был переполнен. Те, кто не попал в вагоны, облепили тормозные площадки и крыши, загородившись от ветра одеялами, мешками, листами фанеры…

На вокзале эшелон ждали. Отряд вооруженных рабочих оцепил перрон. Высыпавших из вагонов мешочников согнали в пустой пакгауз. Особая команда снимала с крыш больных и закоченевших…

Часа через два в пакгаузе закончили проверку документов у пассажиров эшелона. Человек сорок отобрали и под конвоем повели в город. В эту группу попал и Константин Лелека.

Задержанных доставили в большое неуютное здание. Лелека плохо знал город, поэтому старался запомнить улицы, по которым вели группу. Последняя называлась Гороховой.

В кабинете, куда после обыска привели Лелеку, небритый человек в шинели внакидку стоял на коленях перед чугунной печкой и совал в нее пачку газет. Связки газет и журналов, тоже, видимо, предназначенные для топки, высились в углу комнаты, занимали весь подоконник.

Загрузив печку, хозяин кабинета похлопал себя по карманам — искал спички. Лелека протянул ему зажигалку. Человек в шинели окинул его неприязненным взглядом, но бензинку взял.

Вскоре в печке забилось пламя.

— Кто вы такой? — спросил человек в шинели.

Лелека молча показал на стол, куда доставивший его конвоир положил отобранные документы.

Следователь стал просматривать бумаги.

— Кто такой? — повторил он.

— Офицер. Бывший, конечно… Поручик. Был ранен, оказался в плену. Сыпной тиф подхватил, потом еще сотню болячек. — Лелека равнодушно кивнул на бумаги. — Да что тут рассусоливать, все сказано в документах.

— Офицер… — Хозяин кабинета швырнул на стол просмотренные бумаги. — Будешь, падло, воевать против Советской власти? Говори!

— Ни за нее, ни против.

— Это как понимать?

— Очень просто. — Уразумев, что ему не грозит ничего серьезного, Лелека перешел в наступление: — Вот так сыт войной! — Он провел по горлу ребром ладони. — Хватит в окопах гнить. Спокойной жизни хочу. Есть хочу: двое суток во рту крошки не было, вот-вот свалюсь от голода. Может, накормите в вашей столовке? А я спляшу за это или песню спою!

— Пошел вон! — загремел человек в шинели. — Живо мотай отсюда, рвань белогвардейская! И гляди не попадись мне во второй раз!

На клочке бумаги он написал несколько слов, бросил бумагу Лелеке. Это был пропуск. Лелека взял пропуск, собрал со стола свои документы и вышел.

Оказавшись на улице, прочитал наклеенное на стене уведомление:

«По постановлению Совета Народных Комиссаров от 7 декабря 1917 года образована Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

Комиссия помещается: Гороховая, 2. Прием от 12 до 5 часов дня».

На толкучке Лелека отдал пару белья за полтора фунта хлеба и кусок колбасы, с жадностью съел все это в какой-то подворотне.

Близился вечер, а с ним — время визита, из-за которого он, собственно, и приехал в Петроград.

Когда стемнело, Лелека отыскал нужный дом и квартиру, постучал в дверь.

Послышались шаги. В замке повернулся ключ. Дверь, взятая на цепочку, приоткрылась.

Лелека сказал пароль.

Ответили точно, слово в слово. А он будто прирос подошвами к полу — так велика была нахлынувшая вдруг тревога.

Между тем цепочку сняли, дверь распахнулась. Тот, невидимый, ждал возле нее — Лелека отчетливо ощущал его напряженное дыхание.

Он заставил себя шагнуть вперед.