Девушка и ночь - Гийом Мюссо

Впрочем, я куда больше страдал не из-за учебы, а по другой причине. По-настоящему меня угнетало и разрывало мне душу равнодушие одной девчонки.

2

Все мои мысли с утра до вечера занимала Винка Рокуэлл. Мы с ней были знакомы уже два года, с тех пор как ее дед Аластер Рокуэлл решил, что после смерти родителей ей будет лучше учиться дальше во Франции, подальше от Бостона. Это была необычная девчонка – образованная, живая и жизнерадостная. У нее были рыжие волосы, разного цвета глаза и тонкие черты лица. Она не считалась первой красавицей в Сент-Экзе, но ее окружала чарующая аура и какая-то тайна, которые притягивали, точно магнит, и сводили с ума. Было в ней что-то неуловимое, то, что порождало обманчивую мысль: если вам удастся завладеть Винкой, вы будете владеть и всем миром.

Довольно долго мы с ней были неразлучными друзьями. Я показал ей все мои любимые места в этих краях: Ментонские сады, виллу Керилос, парк Фонда Маг, улочки Туррет-сюр-Лу… Мы таскались с ней повсюду и могли разговаривать часами напролет. Мы взбирались на via ferrata[48] в Ла-Коломиане, уписывали за обе щеки гороховые блинчики на провансальском рынке в Антибе, подолгу болтали ни о чем под генуэзской башней на пляже Дез-Онд.

Мы буквально читали мысли друг друга, и наше взаимопонимание неизменно меня изумляло. Винка стала для меня родной душой, которую я ждал с той поры, как достиг того возраста, когда начинаешь кого-то ждать.

Сколько себя помню, я всегда чувствовал себя одиноким, немного чужим в этом шумном, обыденном мире, который поражал, как заразная болезнь. Одно время я убеждал себя, что от тоскливого чувства одиночества могут избавить книги, но от книг нельзя требовать слишком многого. Они пичкают разными историями, как бы по доверенности вынуждают проживать обрывки чужих жизней, но они никогда не обнимут и не утешат, когда станет страшно.

Винка привнесла в мою жизнь не только свет, но и тревогу – страх, что я могу ее потерять. Так оно и вышло.

С началом учебного года – она только поступила на подготовительное отделение, а я перешел в старший математический класс – мы больше не виделись: все никак не представлялось случая. Хотя мне казалось, что Винка просто избегала меня. Она больше не отвечала ни на телефонные звонки, ни на записки – все мои предложения пойти прогуляться оставались только на бумаге. Ее однокашники сообщили мне, что Винка увлеклась Алексисом Клеманом, молодым преподавателем философии на подготовительном отделении. По слухам, между ними даже была связь, о чем многие судили по их игривому тону общения. Сначала я отказывался в это верить, но теперь меня душила ревность, нужно было непременно понять, как к этому относиться.

3

Десять дней назад, в среду вечером, в то время как учащиеся подготовительных классов сдавали предварительный экзамен, я воспользовался тем, что у меня был час самостоятельных занятий, и пошел проведать Павла Фабьянски, лицейского охранника. Павел любил меня. Я заходил к нему каждую неделю – приносил номер «Франс-Футбол»[49], который успевал прочитать сам. В тот день, когда он пошел к холодильнику за банкой содовой, чтобы меня отблагодарить, я стащил у него связку ключей от комнат учащихся.

С этой связкой я кинулся к корпусу Никола де Сталя, синего цвета зданию, где жила Винка, и методично перерыл ее комнату.

Знаю, любовь не дает право на вседозволенность. Знаю, я подлец или кто там еще. Но, как большинство влюбленных, переживающих первую любовь, я думал, что уже никогда не смогу испытать столь глубокое чувство к кому бы то ни было. И в этом смысле будущее, к несчастью, подтвердило мою правоту.

Было еще одно обстоятельство, смягчавшее мою вину: дело в том, что о любви я мог судить, пожалуй, только по книгам, которые прочитал. Но познать жизнь по-настоящему можно, лишь набив шишки. Так вот, тогда, в декабре 1992 года, я уже успел избавиться от простого чувства влюбленности и познал настоящую страсть. А страсть не имеет ничего общего с любовью. Страсть – это «ничейная земля», зона боевых действий, лежащая где-то между горем, безумством и смертью.

Ища доказательства связи между Винкой и Алексисом Клеманом, я перелистал все книжки в библиотечке моей подруги. И вот из романа Генри Джеймса[50] выскользнули и упали на пол сложенные вчетверо два листка, спрятанные между страницами. Я подобрал их дрожащими руками, и меня тут же поразил исходивший от них запах: смесь чередующихся стойких и свежих ароматов леса и пряностей. Я развернул листки. Это были письма Клемана. Я искал доказательства и нашел. И они были неопровержимые.