Красная трава - Борис Виан

— Чуть-чуть грубовато, — сказал старик. — В моей картотекезначится, что вам случалось и руководствоваться, как вы выразились, личнымимотивами, и выбирать. Хм… смотрите… я вижу тут некоторые обстоятельства…

— Я просто играл в орлянку, — сказал Вольф.

— О! — брезгливо произнес старик. — Какая гадость. В концеконцов, может, вы соблаговолите объяснить, зачем вы сюда пожаловали?

Вольф посмотрел направо, посмотрел налево, принюхался ирешился:

— Чтобы разобраться.

— Ну да, — сказал месье Перль, — это как раз то, что я вам ипредлагаю, а вы вставляете мне палки в колеса.

— Вы слишком непоследовательны, — сказал Вольф. — Я не могурассказать неизвестно кому все вперемешку.

У вас нет ни плана, ни метода. Уже десять минут, как вы менярасспрашиваете, и притом не продвинулись ни на пядь. Я хочу точных вопросов.

Месье Перль погладил свою огромную бороду, подвигалподбородком сверху вниз и чуть-чуть наискось и сурово глянул на Вольфа.

— А! — сказал он. — Вижу, что с вами так просто неразберешься. Итак, вы себе вообразили, что я расспрашивал вас наугад, без предварительногоплана?

— Это чувствуется, — сказал Вольф.

— Вам известно, что такое точило, — сказал месье Перль. — Азнаете ли вы, как оно устроено?

— Я не проходил специально точильные круги, — сказал Вольф.

— В точиле, — сказал месье Перль, — имеются абразивнаякрошка, которая собственно и работает, и спайка, связка, которая удерживаеткрошку на месте и при этом изнашивается быстрее, чем оная, ее тем самымвысвобождая. Конечно, действуют именно кристаллы, но связка столь женезаменима; без нее существовало бы лишь множество кусочков, не лишенныхтвердости и блеска, но разрозненных и бесполезных, как сборник афоризмов.

— Пусть так, — сказал Вольф, — ну и что?

— А то, — сказал месье Перль, — что у меня, конечно же, естьплан, и я задам вам очень точные, резкие и острые вопросы, но соус, которым высдабриваете факты, для меня не менее важен, чем сами эти факты.

— Ясно, — сказал Вольф. — Расскажите-ка мне немного об этомплане.

— План, — сказал месье Перль, — очевиден. В его основе лежатдва принципиальных момента: вы — европеец и католик. Отсюда вытекает, что намследует принять следующий — хронологический — порядок:

1) внутрисемейные отношения,

2) школьное обучение и дальнейшее образование,

3) первые религиозные опыты,

4) возмужание, сексуальная жизнь подростка, возможноесупружество,

5) деятельность в качестве ячейки социального организма,

6) если имеется, последующая метафизическая тревога,родившаяся из более тесного соприкосновения с миром; этот пункт можноприсоединить к пункту 2), ежели, вопреки средней статистике людей вашего сорта,вы не прервали все свои связи с религией в непосредственно следующие за вашимпервым причастием годы.

Вольф поразмышлял, прикинул, взвесил и сказал:

— Вполне возможный план. Естественно…

— Конечно, — оборвал месье Перль. — Можно было бы встать ина иную, совершенно отличную от хронологической точку зрения и даже переставитьнекоторые вопросы. Что касается меня, я уполномочен опросить вас по первомупункту и только по нему. Внутрисемейные отношения.

— Знамо дело, — сказал Вольф. — Все родители стоят другдруга.

Месье Перль встал и принялся расхаживать взад и вперед.Сзади его старые купальные трусы обвисли на худых ляжках, как парус в мертвыйштиль.

— В последний раз, — сказал он, — я требую, чтобы вы нестроили из себя ребенка. Теперь это уже всерьез. Все родители стоят друг друга!Еще бы! Итак, поскольку вас ваши ничуть не стесняли, вы их в расчет непринимаете.

— Они были добры, не отрицаю, — сказал Вольф, — но на плохихреагируешь более истово, а это в конечном счете предпочтительнее.

— Нет, — сказал месье Перль. — Тратишь больше энергии, нозато в конце концов, так как начинал с более низкой точки, добираешься ровно дотого же, так что все это чепуха. Ясно, что, когда преодолеешь большепрепятствий, подмывает поверить, что продвинулся ты гораздо дальше. Это не так.Бороться не означает продвигаться.

— Все это в прошлом, — сказал Вольф. — Мне можно сесть?

— Насколько я понимаю, — сказал месье Перль, — вы стремитесьмне надерзить. Как бы там ни было, если вас смешит мое трико, прикиньте — и егомогло бы не быть.

Вольф помрачнел.

— Мне не смешно, — осторожно сказал он.

— Можете сесть, — подытожил месье Перль.

— Спасибо, — сказал Вольф.

Сам того не желая, он поддался серьезности тона месье Перля.Прямо перед ним на фоне листьев, окисленных осенью на манер медной шихты,вырисовывалось простодушное старческое лицо. Упал каштан, с шумом взлетающейптицы продырявил шлаки листвы и мягко шлепнулся в своей скорлупе на землю.

Вольф собирался с воспоминаниями. Теперь ему стало понятно,что у месье Перля были причины не разрабатывать свой план сверх меры. Образывсплывали случайно, вперемешку, как вытаскиваемые из мешочка бочонки лото. Онсказал ему об этом:

— Все смешается!

— Я разберусь, — сказал месье Перль. — Ну давайте же,выкладывайте все. Абразив и связку. И не забудьте: форму абразиву придает какраз таки связка.

Вольф сел и закрыл лицо руками. Он начал говорить —безразличным голосом, без выражения, безучастно.

— У нас был большой дом, — сказал он. — Большой белый дом. Яне очень хорошо помню самое начало, вижу только фигуры служанок. По утрам ячасто забирался в постель к родителям, и они при мне иногда целовались, оницеловали друг друга — и не раз — в губы, мне было очень противно.

— Как они относились к вам? — спросил месье Перль.

— Они меня никогда не били, — сказал Вольф. — Невозможнобыло их рассердить. Этого нужно было добиваться специально. Нарочносжульничать. Всякий раз, когда мне хотелось впасть в ярость, я должен былпритворяться, и всякий раз я придирался по поводам столь пустым и ничтожным,что так и не смог остановиться на каком-либо из них.

Он перевел дыхание. Месье Перль не проронил ни слова, егоморщинистое лицо напряглось от внимания.