Дверь в подвал - Триша Вольф

Оттуда невозможно вернуться прежним.

Может быть, именно поэтому я колебался не один, а целых два раза. Все темные и уродливые вещи, которые я видел, которые сделал... Она была помехой этому потоку. Что-то поразительное и прекрасное, нечто, чему не место в той отвратительной реальности, в которой я существую. Она, вероятно, уверена, что она вся такая жесткая и грубая, но на самом деле эта женщина мягка и нежная, самая чистая из всех тех, кого я видел за многие годы.

И это прекрасно.

Я никогда раньше не убивал женщин. Это идет вразрез со всеми моими клятвами.

Мне нужна практика.

Каждое убийство взымает свою дань. Моральную. Физическую. Шрамы снаружи начинают соответствовать уродствам внутри. К тому времени, когда все это закончится, я перестану быть человеком.

Осознание этого приносит странное утешение. Оно означает утрату чувств. Если то, что я подозреваю, окажется правдой, если это приведет меня к конечному пункту назначения... к последнему игроку... тогда то, что я должен сделать, выпотрошит каждый клочок человечности, который у меня остался. Тогда, могу поклясться, моя душа будет проклята.

Я прогоняю эту смущающую мысль прочь, съезжая с дороги и проезжая через просвет в кустах. Этот небольшой проезд недостаточно велик, чтобы заметить его, если не искать специально. Корни и подлесок царапают дно моей машины, пока я еду все дальше и, наконец, достигаю поляны.

Земля на ней выжжена. От непрекращающегося дождя черное пятно превратилось в вязкую, словно смола, область. Свидетельство о мерзости, принесенной здесь в жертву. На этом самом месте на алтарь Богам мучений и огня были возложены и пожертвованы самые темные души.

Я открываю багажник и вытаскиваю Келлера, бросая его тяжелое тело на землю. Я тащу его к импровизированному укрытию из веток, которое устроил поверх коричневого брезента. Брезент скрывает специально сооруженное мною место.

В некоторых культурах сжигание тела носит символический, даже уважительный характер. Посылать любимых обратно в пепел, откуда они пришли, или еще какое-нибудь дерьмо вроде этого. Для меня это антисудебно-экспертизная мера.

Нет тела. Нет дела.

И я искусный художник, когда дело доходит до этого метода.

Вы не сможете сжечь только что умершее тело. Ну, вы можете попытаться, но вас ожидает просто тлеющий зловонный хаос из плоти и костей. И чертовски трудно сжечь без следа грудную клетку. Существует целая наука по уничтожению трупов.

Кряхтя, я перекладываю Келлера на край брезента и подтаскиваю его тело к краю вырытой ямы.

- Хотел бы я, чтобы ты это почувствовал, - говорю я и пинаю его в зад. Тело падает головой вперед в бочку, ноги свисают под неудобным углом.

Я спрыгиваю в яму и заталкиваю его конечности в бочку. Треск окоченевших костей эхом отдается от деревьев. Стая птиц взмывает в небо. Я жду, пока звуки леса снова утихнут, прежде чем накрыть бочку крышкой, а затем вернуть брезент на место.

Я поставил часы на таймер. Требуется два дня, чтобы тело высохло в достаточной степени, чтобы полснотью сгореть. Обычно я жду три, просто чтобы облегчить последние шаги, но в моем подвале находится она. Я хочу, закончить все быстро.

В этот момент я обычно напиваюсь до комы, чтобы заглушить боль. Их смерть никогда не принесет мира в мою душу. Да и охочусь я на них не ради этого гребаного мира.

Это чистая месть.

Но сегодня все по-другому. Потому что сегодня она в моем подвале.

Напарник Хадсона.

Макенна.

Мои чувства сводят меня с ума.

Свеча перегорела, как мне кажется, около часа назад, и, лишившись света и звука, мое воображение начинает играть со мной, подкидывая весьма реальные образы.

Все началось с глухого удара. Слабого звука удара о стену. Затем, после того как я убедила себя, что мне померещился этот шум, и мой разум заполнил пустоту ничем, чтобы отогнать безумие, звук раздался снова. Громкий удар, от которого мое сердце вздрогнуло.

Я твержу себе, что это он. Расхаживает над моей головой и творит то, что делают психопаты-убийцы ранним утром. Он пьет кровь своих жертв, смешивая ее с кофе и французскими ванильными сливками.

Я обхватываю затылок руками, впиваясь пальцами в кожу головы. И напрягаюсь изо всех сил, чтобы услышать звуки наверху.

И, наконец, доносится стук о бетон.

Я не чокнутая.

Я не одна.

Слишком много эмоций переполняют меня, и я успокаиваю себя.

- Ладно. Ладно. Думай, - я смотрю на замок на манжете, опоясывающей мою лодыжку, затем снимаю с плеча ремень кобуры. Я хватаюсь за рукав рубашки и тяну его, стаскивая с руки. Затем делаю то же самое с другой стороны, стягивая разорванную рубашку через голову.

Я завожу руку за спину и расстегиваю лифчик. К счастью, я отказалась от комфорта и надела самый неудобный бюстгальтер с твердой чашкой. Я провожу пальцами по косточкам под чашечкой и проталкиваю дугу через маленькое отверстие в материале.

Пластик не самый прочный материал, но и с ним можно попытаться. Это может сработать.

Если бы я только знала, как взламывать замки.

Дерьмо.

На меня обрушиваются воспоминания, и в этой горькой темноте они отчетливы ясно, как наяву. Однажды Хадсон рассказывал мне, как преступники выбирают наручники, он показывал мне, что нужно искать и конфисковывать при аресте.

Затем позже... причина, по которой я не запомнила ничего из его слов… мое внимание так пристально сосредоточилось на его губах, на том, как они выглядели, когда он произносил мое имя, его голос был хриплым и грубым, прямо перед тем как эти губы захватили мои. Стоп.

Я загоняю воспоминание обратно в бездну. Ему не место в этом аду.

Оставшись абсолютно обнаженной от пояса и выше, я начинаю работать над замком. Я засовываю конец пластиковой косточки в отверстие и проворачиваю его, пытаясь нащупать задвижку. Но с такими оковами было сложнее, чем с наручниками.

Я чертыхаюсь, когда кончик ломается внутри замка.

Справа от меня раздается тяжелый звук, и на этот раз его ни с чем не спутаешь. Я пытаюсь спрятать косточки обратно в лифчик. Дверь в подвал открывается как раз в тот момент, когда я заталкиваю одежду за спину.

Свет разливается по полу. От контраста в освещении у меня болят глаза. На мгновение ослепленная светом фонарика я прикрываю лицо, забывая о своей наготе.

- Если это попытка соблазнить меня... - Истон замолкает, его голос звучит грубо, как гравий. Он ставит фонарик лампой вверх, чтобы луч света попадал в потолок. В его руках белая ткань.

Не стыдясь, я упираюсь рукой в стену и заставляю себя встать, расправляя плечи.