Секрет моей матери - Никола Скотт

Обрывки вчерашнего вечера мелькали в моем затуманенном рассудке, пытаясь собраться воедино. Ну конечно. Мужчина говорил о полученной информации. Упомянул четырнадцатое февраля. А что еще он сказал? Вы несколько дней не отвечали по мобильному телефону. Но у моей мамы не было мобильного телефона, она их терпеть не могла. У нее была многострадальная секретарша по имени Джессика и дисковый телефон горчичного цвета, до сих пор исправно работавший (спасибо ему за это).

Или у нее все же был мобильный телефон? И если да, то где еще он может быть, если не в ее сумочке «Hermès», которая по-прежнему была у меня? Задумавшись буквально на секунду, я быстро (потому что скорость в таких ситуациях решает все) вытащила сумку и открыла ее. Внутри лежали вещи, которые никто не трогал целых двенадцать месяцев, как всегда, аккуратно сложенные: косметичка, маленький черный ежедневник той марки, которой мама отдавала предпочтение на протяжении десятилетий, аккуратно сложенный шарф, пачка чистой бумаги. В кармашке обнаружились помада в перламутровом тюбике, сделанном в виде ракушки, и маленький флакончик духов — то и другое в одном стиле, — подаренные маме на день рождения бабушкой Харингтон. К кармашку была прикреплена автоматическая ручка, на колпачке — мамины инициалы, выгравированные золотом. Венетия целую вечность выбирала эту ручку на ее пятидесятый день рождения, и моя мать никому не разрешала ею пользоваться.

На долгий миг я замерла, глядя на шелковую подкладку сумочки, на маленькие кармашки, на когда-то такие знакомые и привычные вещи. Вот она, Элизабет Софи Харингтон, в девичестве Холлоуэй, вся ее жизнь сжалась до этих инициалов, четких, ясных, открытых взглядам, так же, как была открыта она сама. Такой я знала ее сорок лет. Судорожно сглотнув, я расправила плечи и принялась выкладывать предметы на столешницу, пока сумочка наконец не опустела.

Ничего необычного.

Я последний раз изучила внутреннюю поверхность сумки и перевернула ее вверх дном. Что-то глухо ударилось о стол. Я потянула за змейку, спрятанную под отделом для помады, но ее заело, и я с проклятиями просунула внутрь два пальца и стала шарить там, пока не нащупала прямоугольный предмет. Это был телефон «Nokia», массивный, бутылочно-зеленого цвета. Он выглядел точно так же, как и мой, за исключением того, что на моем было множество царапин, жирные отпечатки пальцев на экране и вмятина на боку, появившаяся после того, как телефон упал на эскалатор, когда я бежала. Мамин мобильный был новехоньким. Похоже, им почти не пользовались.

Я стояла, хмурясь и глядя на него, пока в глазах у меня не зарябило. Зачем моей матери понадобился мобильный телефон и, что еще интереснее, работает ли он? Мы с Джессикой просмотрели все ее договоры, членские билеты и подписку на газеты, пропуски и абонементы (это было в духе моей матери — старый читательский билет из местной библиотеки) и, договорившись, аннулировали все это. Так что, если этот телефон все еще работает, это может означать только одно: никто, кроме моей матери — и странного мужчины с низким голосом, — не знал о его существовании.

Был лишь один способ выяснить правду.

Полчаса спустя я снова стояла у кухонного стола, на котором теперь лежал маленький телефон, подключенный к розетке через мое зарядное устройство. Я одновременно жаждала его пробуждения и не хотела этого, потому что если телефон оживет, все уже никогда не будет как прежде.

Телефон негромко зажужжал, экран зажегся. В центре мелькнул логотип, сообщая о готовности устройства к коммуникации; на экране появились слова: меню, контакты. Слева по дисплею побежали полоски, отмечая уровень сигнала. Скорее всего, этот телефон не отключен.

Снова послышалось жужжание, и еще одно, и через несколько секунд на дисплее появилась информация. Восемь пропущенных вызовов. Принято шесть сообщений. Прокручивая список, я увидела, что снова и снова повторяется один и тот же номер, начинающийся с 0208. Он был мне совершенно не знаком. Пропущенные звонки стали поступать примерно восемь недель назад, и я задумалась, не удаляет ли телефонная компания старые сообщения, вне зависимости от того, были ли они получены. Я пролистала меню, нашла адресную книгу. В ней было сохранено только два номера. Слова были написаны странно, как будто владелец телефона с трудом привыкал к крошечным телефонным кнопкам: Джессикаофис, ГОлосовая почта. Я нажала на последний номер и, затаив дыхание, стала ждать. Появился сигнал, а затем началось проигрывание сообщений, начиная с первого.

Это был тот самый мужчина, с которым я разговаривала вчера. Полагаю, он был уже не молод. Вежливый, деловитый.

Через неделю.

Потом, в начале мая, в его голосе появилось нетерпение.

Чуть позже его голос звучал уже смущенно.

Последнее сообщение было оставлено два дня назад, 14 мая, прежде чем Джеймс Мерк, по всей видимости, окончательно утратил терпение и решил позвонить на домашний номер, который моя мать, судя по всему, дала ему на крайний случай. И на этот звонок по какому-то дурацкому стечению обстоятельств ответила я.

Джеймс Мерк. Он говорил очень уверенно, без теплоты или многозначительности. Возможно, немного суетливо — признак педантичности, со всеми этими «доброе утро», «чрезвычайно» и «миссис Харингтон». Кто это? Исследователь? Доктор? Коллега? Его голос заставил меня вспомнить старомодных профессоров, с которыми я сталкивалась в то время, когда моя мать работала в университете. Но какое отношение он может иметь к 14 февраля… и ко мне?

Я покосилась на маленький экран. Вчера я пообещала, что позвоню ему, не так ли? Было всего семь сорок пять утра, но, честное слово, я должна сказать этому человеку, что моя мать скончалась, что вчера он перепутал меня с ней и… Я нажала кнопку «Перезвонить».

— «Бюро расследований Джеймса Мертона», — отозвался на другом конце молодой жизнерадостный женский голос, и я вдруг почувствовала спиной острый угол кухонного стола. Бюро расследований?

— Э-э… — удивленно произнесла я, упираясь кулаком в бок. — Я могу поговорить с мистером Мерком?

— Он уехал на несколько дне-ей, — пропел голос на другом конце. — Вернется в чет-верг. Может быть, ему что-то передать?