Дама пик - Алексис Лекей

Но в конце концов, у каждого поколения свой опыт, и женоненавистничество как прием соблазнения женщины я использовал задолго до тебя, приятель, подумал Мартен, окончательно отвлекаясь от разговора. Его мысли переключились на убийство на набережной. Почему он подумал о сыщике? Что такого сказала Жаннетта? Или это было некое интуитивное озарение, вызванное каким-то воспоминанием из его обширной профессиональной практики?

И еще холодная жестокость. Задержаться на месте преступления, чтобы извлечь пулю из тела. Он с таким никогда не сталкивался. В тысячу раз безопаснее использовать какое-нибудь неопознаваемое оружие, а потом избавиться от него. Он подумал о классификации криминолога Лорана Монте.

Преступник – преступница? – увлекает свою жертву из зоны высокого риска в зону низкого. Если убийца действительно женщина, то вся ситуация представляется очень рискованной, даже крайне рискованной. Действия убийцы указывали на то, что она (или все-таки он?) обладает недюжинной решимостью и организованностью, к которым добавляется щепотка непринужденности и, можно сказать, своеобразного юмора. Оставить специально для сыщиков четкие отпечатки своей спортивной обуви – явная провокация, а не следствие забывчивости. Человек, вынимающий пулю из тела своей жертвы, не забывает стереть отпечатки подметок.

Это явно не первое ее убийство. И не последнее. Что, впрочем, не дает никаких подсказок относительно мотива.

Я готов, неожиданно осознал Мартен.

– Завтра выхожу на работу, – объявил Мартен, ни к кому конкретно не обращаясь.

Девушки, увлеченные Франсуа, не обратили на его слова никакого внимания.

Он поднялся и начал убирать тарелки, чтобы подать десерт.

В какой-то момент Мартен почувствовал ужасную усталость.

– Не обращайте на меня внимание. Пойду прилягу…

Марион сразу же вскочила.

– Я тоже, – сказала она.

Она взглянула на Изу и Франсуа, ожидая, что и они выйдут из-за стола, но Иза молча посмотрела на нее взглядом сфинкса, а Франсуа взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

– Спокойной ночи, – пожелал он.

Марион улыбнулась, чмокнула их и последовала за Мартеном.

– Не знаю, нравится ли мне это, – сказала она.

Мартен подождал продолжения.

– Ты не ревнуешь из-за того, что я ревную?

– Да, немножко.

– Я тебя люблю, – произнесла она.

Когда они легли, он обнял ее. Большой живот мешал. Он погладил ее грудь. Она немного выгнулась и положила руки ему на плечи.

– Прекрати немедленно или уж иди до конца, – прошептала она, закрывая глаза.

– Давай попробуем, – ответил он.

Утро среды

Короткий и яркий сон разбудил его еще до будильника: он снова увидел свою первую жену перед аварией. Она смотрела на него, собираясь сесть в машину. Он знал, что случится вскоре, и не мог пошевелиться.

Мартен вскочил с бьющимся сердцем, во рту было сухо. Он понял, что в этом коротком сне зашифрован вопрос. Как защитить тех, кого любишь, от неожиданных ударов судьбы?

Ответ, извлеченный из преподанного Мириам урока: нужно делать все, что можешь, а можем мы крайне мало. Бремя жизни должно быть разделено между всеми, и тот, кто отказывается его нести, не заслуживает уважения. А именно так он поступал в последние несколько месяцев.

Место рядом с ним было чуть теплым. Марион встала гораздо раньше.

Он вспомнил вчерашние объятия и ощутил прилив нежности. Сладость ее поцелуев. Он опасался причинить ей боль, и она посмеялась над его страхами.

– Я беременна, а не больна.

Он поцеловал ее растянувшийся пупок, потом спустился ниже, зарывшись лицом в густые волосы. Она обхватила ногами его шею.

Когда он поднял голову, она сжала ладонями его лицо.

– Я так боялась, – прошептала она.

– Все позади, я вылечился.

Она хихикнула:

– Я не о твоем ранении, такие, как ты, всегда выкарабкиваются. Я боялась, что ты меня разлюбил.

Как Мартен и предполагал, у него болело все – от плеч до щиколоток. А завтра будет еще хуже. Но он чувствовал, как оживает тело. Сила где-то пряталась, но она никуда не делась.

Он открыл шкаф и выбрал одежду, в которой пойдет на работу.

Потом оглядел себя в зеркале с ног до головы. Плечи пиджака, ставшего слишком широким, некрасиво провисли. Он снял его и натянул свитер, чтобы придать торсу больший объем. Так лучше, но если он быстро не наберет вес, придется обновлять гардероб, впрочем, следует признать, не слишком обширный.

Он вошел в кухню. Иза и Марион смотрели на него с комичным изумлением. Франсуа не было, и по выражению лица дочери Мартен не смог угадать, провели ли они ночь вместе. Ему казалось, что скорее нет. Если бы что-то было, скорее уж Иза пошла бы к Франсуа, а не наоборот.

– Куда это ты собрался в таком виде? – поинтересовалась Марион. – У тебя свидание?

– Не на работу же? – Иза выдвинула гораздо более правдоподобную версию.

– Вот именно.

– Мог бы и предупредить, – обиделась Марион.

– Я вам еще вчера вечером сказал, но вы никого не слушали, кроме Франсуа.

– Это нечестно, – возразила Марион.

Иза покраснела, но ничего не сказала.

– Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? – не желала отступать Марион.

– Нет, – ответил он, – я ни в чем не уверен, но если я прямо сейчас туда не пойду, то рискую остаться дома до самой смерти.

Его заявление было встречено молчанием.

Он уселся между ними, налил себе кофе и выпил одним глотком.

Уже вставая из-за стола, взял тост с тарелки Марион.

– До вечера, девочки.

Поцеловал Изу, по их давней традиции, в кончик носа, а Марион в губы.

Она крепко обняла его.

– Я тебя люблю. – Марион прижалась губами к его губам и к шее, потом потянулась к уху. – Они не спали, – шепнула она.

– Я знаю, – ответил он. – Это Мириам научила Изу, что нельзя ложиться в постель в первый вечер. И никогда – в родительском доме.

Он легонько шлепнул ее и вышел.

До возвращения в контору Мартену нужно было сделать кое-что важное.

Он зашел в цветочный магазин и купил два букета “своим девочкам”. Тридцать одну красную розу для Изы и столько же для Марион. С записками “Я тебя люблю и думаю только о тебе” (Марион) и “Я люблю тебя, доченька” (Изе).

Он распорядился, чтобы их отправили домой, и купил еще один букет, тоже красные розы, которые унес с собой. Он выписал чек на ощутимую сумму, что никак не повлияло на презрительный взгляд, которым его одарила продавщица.