Князь Гостомысл - славянский дед Рюрика - Василий Седугин

После бешеной скачки по лесной дороге вдруг вблизи услышали крики, звон оружия, лай собак. Норманны! Гостомысл почувствовал, как в груди у него будто что-то зажглось, жар кинулся в лицо, и он, не помня себя, закричал и кинул коня вперед, непрерывно стегая его плеткой и толкая в бока каблуками сапог...

Он первым вырвался на просторную поляну, на которой ютилось около десятка изб. Среди них метались люди, селяне и вооруженные, бегали овцы, козы, мычали коровы, отчаянно лаяли собаки; из двух домов вырывались языки пламени, поднимались в небо клубы дыма. Гостомысл направил коня к ближайшему норманну, тащившему из избы какой-то скарб; грабитель даже не успел бросить свою ношу, как Гостомысл ударом меча резанул его по шее; голова покатилась по траве, разбрызгивая по сторонам темную кровь...

Ярость воинов была такова, что с разбойниками расправились в какие-то считаные минуты, не дав никому уйти в лес. Потом стали собирать и успокаивать жителей, с трудом приходивших в себя от пережитого страха.

И здесь Гостомысл не стал задерживаться надолго. Надо было искать и уничтожать остальные шайки норманнов.

На другой день, истребив еще два отряда противника, полусотня Гостомысла вышла к широкой и полноводной реке.

– Нарва! – радостно и как-то по-детски прокричал Сюкора и протянул перед собой руки. – За ней – моя родина, по которой я так истосковался!

– Родные! Долгожданные! – вывернулся из кустов худенький, юркий мужичишка. – Чуть-чуть опоздали! Ватага разбойников только что переплыла на ту сторону! Все селения пограбили, что не взяли, разбили, разломали, раскурочили. Дома пожгли, народ поубивали. Не люди они, а сущие звери!

– Много ли их? – спросил Гостомысл.

– Десятка с два наберется. И все такие дерганые, ершистые, занозистые, навроде загнанных волков.

– Нигде они не спрячутся, никуда от нас не уйдут! – убежденно сказал Сюкора. – Там мое племя, по моему слову поднимутся сородичи, мы их не выпустим! Это только с виду мы тихие, а если нас разозлить, мы ужас какими свирепыми становимся!

– Эй! – обратился Гостомысл к мужичку. – Как тебя звать?

– Оляпкой кличут.

– Вот что, Оляпко. Нам срочно нужны лодки. На полста человек. И чем быстрее, тем лучше!

– Ни одной нет! Нагрянули вороги внезапно, все позабрали, проклятые.

Гостомысл на некоторое время задумался, потом сказал:

– Зови, Оляпко, мужиков с топорами и пилами. Валите лес и приступайте к сооружению плотов. А мы вам поможем.

Пока вязали плоты, подошла полусотня Божедуя. Работу закончили в темноте. Наутро переправились на другую сторону Нарвы. Первым сошел на берег Сюкора. Он встал на колени и поцеловал землю, обратился к Гостомыслу:

– Добро пожаловать во владения моего отца, княжич!

Скоро выяснилось, что банды норманнов свирепствовали на побережье. По-видимому, это были те из них, которым удалось прорваться от Невы. Теперь они старались возместить свои потери за счет племени чудь.

Сюкора не обманул, обещая поддержку Гостомыслу. К нему толпами шли добровольцы, плоховооруженные, но полные желания разгромить насильников. Из разных мест шли сообщения о стычках, победах и поражениях. Сотня Гостомысла стремительно двинулась вперед, очищая побережье от морских разбойников.

К вечеру второго дня пребывания на земле чуди жители нескольких селений устроили обильный ужин. Они благодарили воинов за свое спасение. На песке были установлены большие котлы, в которых варилась уха из лососины, на кострах жарились туши баранов и кабанов. Воины вперемежку с жителями кубками черпали пиво из бочек, наливали вино из кувшинов. Скоро зазвучала музыка, раздались песни. Молодежь завела хороводы. Красочные наряды оживили берег моря.

Гостомысл и Сюкора сидели на ковре, услужливо принесенном каким-то богатым селянином. Перед ними горел костер. Солнце клонилось к горизонту, от него по ровной глади моря тянулась трепещущая розовая полоса, кругом была тишина и покой, и не верилось, что где-то могут бродить грабители и убийцы.

– Гляди, княжич, как приветствует тебя и твоих воинов мой народ! – говорил изрядно захмелевший Сюкора. – Мы славимся своим гостеприимством. По нашим обычаям, человек, не оказавший достойного внимания, не защитивший гостя, изгоняется из общины, и ему самому никто никогда не окажет помощи. Для нас вы – гости дорогие, вам – самое лучшее, что мы имеем!

– Спасибо, княжич, – благодарил Гостомысл. – У нас много общего с вами. И для нас, славян, каждый пришелец становится как бы священным. Мы встречаем его с ласкою, угощаем с радостью, провожаем с благословением и сдаем друг другу на руки. Хозяин за безопасность гостя отвечает перед народом. Кто не сумел сберечь гостя, тому соседи мстят за оскорбление, как за собственное. Разве ты, находясь в Новгороде, не почувствовал это?

У Сюкоры как-то странно блеснули глаза, он замешкался на мгновение, но потом ответил с ласковой улыбкой:

– Я премного благодарен твоему отцу за радушное гостеприимство. Мое пребывание в стольном городе славен навсегда останется в памяти. Давай выпьем еще за нашу дружбу, Гостомысл!

Солнце скрылось за краем моря, потянуло свежестью, над лесом, подступавшим к берегу, взошла полная луна. Пир продолжался, набирая силу. Гостомысл попробовал хмельное чуть ли не впервые, поэтому быстро опьянел. Он уже не слушал Сюкору, его взгляд приковывали хороводы, молодая кровь звала на гулянье. Повернул разгоряченное лицо к княжичу, проговорил восторженно:

– У вас такая же веселая молодежь, как и у нас! А девушки, а девушки какие красивые! Одна к другой, глаз не оторвешь!

– Красивее, чем Млава? – сузил глаза Сюкора.

– Млава? – удивленно проговорил Гостомысл. – А при чем тут Млава?

– Разве не вспоминаешь о ней?

– Не знаю. Может, и вспоминаю. Но сейчас мне хотелось бы побыть среди ваших девушек.

– И все-таки вам с Хвалибудием не удалось отнять у меня любимую!

Слова Сюкоры раззадорили Гостомысла, он ответил запальчиво:

– А вот и неправда! Не любит она тебя!

– Нет, любит!

– Откуда ты знаешь?

– Она сама мне сказала!

– Когда?

– При отъезде в Ладогу!

– Так и сказала: любит тебя одного?

– Так и сказала!

– А со мной она совсем иным поделилась!

– Скажи – чем?

Здравый смысл подсказывал Гостомыслу, что не следовало передавать слова Млавы, но хмель кружил голову, и он выпалил:

– Что ты пустой, напыщенный человек! И она тебя просто обманула ради своего удовольствия!

В свете костра Гостомысл заметил, как изменилось лицо Сюкоры. Он некоторое время с ненавистью смотрел на Гостомысла, потом проговорил хрипло: