Город, который сошел с ума - Борис Юдин

– Ишь ты! Тридцать четвёртого года указом пугает! – засмеялся Васильев, – Ваш же классик предупреждал, что история повторяется, как фарс, а вы повторить пытаетесь.

Фисенко тоже посмеялся за компанию, а потом посерьёзнел:

– Фарс, говоришь? Хорошо. Будет тебе фарс. – и поднял трубку телефона, – Лейтенанта Савина ко мне.

Не прошло и минуты, как в кабинет влетел весёлый лейтенант и доложил, что согласно приказа он прибыл.

– Ну, раз прибыл – займись. – дал указание Фисенко, – Задержанный форсит.

Фарсу хочет.

– А может, трагедию сыграем? – с надеждой спросил Савин, – А то такие артисты пропадают.

– Сказано фарс – значит фарс, – сказал капитан и поднялся, – Трагедию как-нибудь потом…

– Есть на потом! – рявкнул лейтенант, – Тогда начинаем!..

И он раздвинул стену, словно занавес. И открылось мрачноватое помещение со стенами, выкрашенными зелёной масляной краской. На дальней стене кнопками был приколот плакат с гербом Советского Союза. А возле стены стоял стол, покрытый газетами. И за столом этим сидели трое.

– Введите подсудимого! – устало сказала женщина, сидевшая в центре.

Васильев вгляделся – это была его мама в кожаной куртке и красной косынке. Мужчин, сидевших по сторонам, Васильев тоже узнал. Дядя Ваня и дядя Вася – соседи по, забытой уже, коммуналке.

– Встать! Руки назад! – рявкнул Савин, и в руках у него оказалась винтовка.

Васильев встал и завёл руки за спину. И это оказалось не так уж и неудобно.

– Вперёд! – прогремела следующая команда. – Шаг вправо, влево считаю попыткой к бегству.

Васильев и не пытался бежать. Он вошёл в комнату и встал напротив стола.

– Ну что, гражданин Васильев? – сказала мама, – Нашкодил – надо и ответ держать.

– Это точно. – сказал дядя Ваня и цыкнул зубом. У него в одном из передних зубов была дырка, которой он умел эффектно цыкать.

Васильев молчал. Он не верил, что всё это на самом деле.

– Тоже мне, Станиславский нашёлся! – правильно понял Васильевское молчание дядя Вася, – А вот применить к нему статью, тогда посмотрим. А то – фу ты, ну ты, лапти гнуты!

– Ну чтоже. – сказала мама, – Ваше, товарищи, негодование мне понятно.

Потом черканула на листе бумаги и передала бумагу эту сначала дяде Ване, а потом дяде Васе. А когда они поставили свои подписи обыденно зачитала приговор:

– На основании статьи пятьдесят восемь прим Уголовного кодекса СССР применить к гражданину Васильеву высшую меру уголовного наказания – растрел. Приговор привести в исполнение немедленно.

– Как это? – пробормотал Васильев, – Я же ничего… Я же только попробовал…

– Вот, у нас тоже одна попробовала и двойню родила, – засмеялся дядя Ваня. А дядя Вася добавил:

– Ты это… заходи потом. Пивка попьём, покалякаем…

И Васильева увели.

Васильев трясся в кузове «воронка», смотрел на двух очень серьёзных охранников и ему казалось, что стоит только протереть глаза и этот дурдом закончится. Но глаза он протереть не мог – руки были в «браслетах», а встряхивание головой не помогало.

Васильева везли долго и, главное, он не мог понять куда. Поэтому очень удивился, когда его вывели из машины. Он был на площади перед Пединститутом, всего лишь в двух кварталах от КГБ. На площади в каре стояла толпа любопытных. На ступеньках, ведущих к институту был выстроен духовой оркестр. Васильева поставили в центр каре и лейтенант Савин прокричал в мегафон:

– А вот сейчас, товарищи, перед вами предатель и изменщик. Суд уже вынес свой справедливый приговор, но хотелось бы слышать голос народа.

– К стенке, его, полюгу! – прокричала женщина с синяком под левым глазом.

– Правильно! Стрелять таких надо! А то шляются. – поддержали её ещё несколько женских голосов.

– Как бешеную собаку! – истерически выкрикнул старичок в кепке и потряс в воздухе сжатым кулачком.

– К стенке! – рявкнула площадь и над толпой взмыли кулаки.

– Правильно, товарищи! – согласился в мегафон Савин. И приказал, – Стенку ввести.

Духовой оркестр заиграл марш «Эй, вратарь, готовься к бою…» и на площадь выбежали футболисты. Они выстроили позади Васильева «стенку», прижавшись друг к другу плечами и закрыв руками причинные места.

– Молодцы! – похвалил футболистов Савин и выкрикнул:

– А теперь бойцы!

Оркестр тут же перешёл на «марш Будённого» и на площадь вприсядку, но чётким строем вышла, держа автоматы наперевес группа солдат. Васильев посмотрел повнимательней и узнал коллектив народного танца Дома Культуры.

– Эти настреляют пожалуй, – усмехнулся Васильев и хотел ещё что – нибудь язвительное придумать, да не успел. По площади проскакал на деревянной лошадке бравый генерал. Усы у генерала были настолько могучи, что на правом сидела галка и нисколько не мешала бравому вояке. Пока он вольтажировал перед народом, танцоры выстроились перед Васильевым и передёрнули затворы. Стало непривычно тихо. Потом в этой тишине рассыпалась барабанная дробь. Генерал вынул саблю из ножен и скомандовал:

– По изменщику огонь! – и блеснул на взмахе саблей.

Васильев закрыл глаза на всякий случай. И правильно сделал. Потому что застрекотали автоматные очереди и Васильев ощутил, что по его телу стучит нечто непонятное, словно град по крыше. Васильев открыл глаза. Он стоял по грудь в бутылочных пробках.

Автоматы смолкли и автоматчики во главе с генералом поклонились публике, сорвав аплодисменты.

– Ишь, буржуй! – сказали в толпе, – Пробки всё от шампанского да от сухого.

– Неправда! – обиделся за Васильева лейтенант. – Тут сколько хочешь водочных есть. Так что любителей понюхать пробку на халяву прошу! – и Савин картинно повёл рукой в сторону Васильева.

Народ рванулся. И через несколько минут Васильев стоял уже на пустой площади. Савин, подойдя, расстегнул Васильеву наручники и предупредил:

– Смотри мне. Следующий раз трагедию сыграем или, того хуже, прямиком в дурдом.

– Из дурдома да в дурдом, – пошутил Васильев, массируя кисти рук. Но рядом с ним уже никого не было, так что шутил Васильев зря.

Только бегал возле газона старичок, бил себя в грудь кулаком и взвизгивал:

– Как бешеных собак! Как бешеных собак!

Васильев узнал его. Это был Виктор Васильевич Солнцев.

Виктору Васильевичу в наследство от отца досталась замечательная фамилия Солнцев и больше ничего. Отца Виктор Васильевич не помнил – тот умер в тот же год, когда родился сын. Витёк вырос светловолосым мальчонкой с ярко – голубыми глазами навыкате. В нём кипела бешеная энергия. Даже во сне он не мог расслабиться и дёргал то ногами, то руками, как пёс, которому снится охота.