Хозяйка кукол. Тайна забытых богов - Татьяна Устименко

Стрелки больших часов, установленных на здании ратуши, показывали ровно полдень. Я неторопливо пересекла Староместскую площадь и пару раз оглянулась, убеждаясь, что никто за мной не следит и не обращает на меня ни малейшего внимания. Мало ли подобных мне субъектов ежедневно бродит по городу, не создавая лишнего шума и никому не мешая. В Праге не очень-то уважают тех, кто бесцеремонно сует нос в чужие дела или нарушает общественный порядок. Хотя случись что, я бы не советовала надеяться на помощь городской стражи – она у нас давно прикормлена Безымянной гильдией и даже не пикнет, если ты схлестнешься с кем-то из ее бойцов. Поссорился с гильдией – разбирайся сам, твои проблемы других не волнуют. А я как раз и поссорилась…

Закручинившись над своей нелегкой судьбой, я остановилась на мосту Легии, опершись на каменный парапет и бездумно вглядываясь в мощно катящиеся внизу волны Влтавы. Бродячий певец, вышедший на заработки – высокий, худой парень, устроился недалеко от меня. Он уселся на складной стульчик, выставил медную чашку для монет, достал из футляра потертую гитару, любовно огладил ее ладонями, пристроил на коленях и заиграл. Я невольно прислушалась, очарованная красивой мелодией, ибо всегда уважала бардов и их песни. Голос у парня оказался неожиданно мощным и профессионально поставленным, а исполняемая им баллада заворожила меня с первых минут. Певец пел:

На быстрой шумящей протоке,

Где волны прозрачны, как мед,

Укрывшись в зеленой осоке —

Речная ундина живет.

Не ведает бед и печали,

Любовных томлений не ждет,

Кувшинки в затоне качает

И лотосы в заводи рвет.

Жемчужины в бусы нанижет,

А в локоны – ветер вплетет…

Что душу холодную движет?

Как разум подобный живет?

Незримо года пролетают,

Все так же струится ручей,

А губы ундины не знают

Горячих любовных речей.

Но в омут луна окунется,

Лучи у нее – горячи…

Вдруг сердце ундины забьется,

Чего-то запросит в ночи…

Холодное сердце заноет,

Ледышка-душа закричит,

И горем с макушкой накроет,

Румянец исчезнет с ланит…

Заря на протоке умылась,

Исчезла туманная мгла,

Ундина в реке утопилась,

Знать, жить без любви не смогла…[2]

Волшебная баллада! Я наклонилась, бросила серебряную монету в чашку благодарно кивнувшего певца и залюбовалась речным простором, открывшимся передо мной во всей шири. Ах, какая роскошная яхточка плывет вот там, чуть в стороне!.. Небольшая, но на удивление ладная. Белая, с синей разметкой на уровне ватерлинии, на носу даже можно прочитать название прекрасного судна… Я прищурилась и перегнулась через парапет, вглядываясь в надпись, начертанную причудливыми завитушками. Яхта носила название «Морская звезда». Еще сильнее напрягая зрение, я сумела рассмотреть мужчину, стоящего у штурвала. Белая рубашка небрежно распахнута на широкой груди, белая шляпа защищает от солнца…

Внезапно я ощутила, как чьи-то сильные руки подхватывают меня под ребра, а свет в глазах померк – затемненный наброшенным на голову мешком.

– Не трогайте меня, я не сделала ничего плохого! – придушенной мышью пропищала я, но не тут-то было. Завязки мешка затянулись – беспощадно сдавив шею, а запястья заломленных за спину рук обхватило холодное железо. К ногам быстро прицепили что-то тяжелое. Я не успела оказать ни малейшего сопротивления, все заклинания разом вылетели из памяти, а разум тщетно метался в поисках спасения. Последнее, что я услышала, стал чей-то глумливый смешок, а затем меня подняли, перевалили через парапет моста, и я полетела вниз, почти теряя сознание от ужаса и безысходности.

Удар об воду был весьма сильным. Я коротко вскрикнула, понимая, что тону, воздух в легких закончился совершенно неожиданно, а река невозмутимо сомкнулась надо мной, намереваясь похоронить на дне. Кажется, сейчас я повторю несчастную судьбу той ундины, о которой пелось в балладе… Острая боль сковала грудь, мешая дышать и жить. И уже находясь на грани погружения в небытие, я вдруг увидела чудесный сон: будто лежу в объятиях брата Ларса, а он прижимает меня к своей груди и повторяет: «Прошу тебя, только не умирай!..»

– Прошу тебя, только не умирай! – незнакомый голос настойчиво ввинчивается в уши, насильно вырывая меня из царства тишины и покоя. Мозолистые ладони беспощадно давят на ребра, вызывая мучительные спазмы. Мягкие губы прижимаются к моему рту, вдувая порцию воздуха, но я со стоном отстраняюсь, переворачиваюсь на бок и выкашливаю скопившуюся в горле воду. Затем я через силу разлепляю тяжелые, словно чугунные плиты, веки и в упор гляжу на склонившегося надо мной человека. Оказалось, что я нахожусь на борту какого-то судна, и более того – лежу на коленях у молодого черноволосого мужчины, облаченного во все белое. Его голову прикрывает щегольская белая шляпа, из-под которой на плечи спускаются черные кудри оттенка воронова крыла, а лицо защищено белой бархатной маской, богато расшитой жемчугом и серебром. Сквозь прорези в ткани на меня обеспокоенно взирают ярко-синие глаза, опушенные черными, самыми длинными в мире ресницами. Моя мокрая, облепленная водорослями рука покоится на его обнаженной груди, удачно угнездившись между полами распахнутой рубашки. Мне тут же становится неловко, я смущенно отвожу взгляд и краснею.

– Капитан, а ведь она – милашка! – насмешливо доносится откуда-то сбоку. Я озадаченно верчу головой, рассматривая двух дюжих моряков, стоящих по обе стороны от синеглазого незнакомца. Опускаю взгляд себе на грудь и сконфуженно охаю. Еще бы не милашка, если мой колет расстегнут, а тонкая рубашка стала прозрачной, прилипла к телу и не скрывает практически ничего. Да еще соски набухли от холода и выпирают сквозь влажную льняную ткань, словно две розовые ягоды… Я гневно отталкиваю капитана в маске, запахиваю колет и разъяренно требую:

– Отпустите меня, насильник, иначе я буду кричать!

– Как пожелаете! – синеглазый галантно разводит руки, я соскальзываю с его колен, шлепаюсь на палубу судна, а колет снова раскрывается во всю ширь.

Моряки довольно хихикают, пожирая меня горящими глазами.

– Нахал, хам, быдло деревенское! – плачущим голосом обличаю я, машинально шарю руками вокруг себя, натыкаюсь на свою шляпу, хватаю ее и наконец-то прикрываю грудь. – Только посмейте меня тронуть, и тогда я…

– И что вы сделаете тогда? – интересуется синеглазый, придвигаясь поближе ко мне. – Вызовете меня на дуэль? – Он выразительно прикасается к кинжалу, каким-то чудом не свалившемуся с моего пояса. – Ну, значит, пора начинать поединок, ибо я не только трогал вас, но и целовал! О, конечно, сугубо в благих целях! – тут же поясняет он, лукаво подмигивая своим морякам.

Над палубой проносится новый шквал восторженного гогота, заставляющего меня резонно усомниться в альтруизме синеглазого капитана.