Страна Прометея - Константин Александрович Чхеидзе

тысяч представляли собой некоторый интернационал. Здесь были: русские, армяне, поляки, грузины, казаки, хохлы, ногайцы, чеченцы, калмыки, кабардинцы и т. д. Главную массу населения составляли русские. Коммерческая жизнь города находилась в руках армян. Грузины, католики (главным образом поляки), армяно-грегориане – имели свои храмы. Магометане своего храма не имели, но поблизости находились магометанские селения, и таким образом религиозные их нужды бывали удовлетворены.

Весной (на Троицу) и осенью (после Успения Пресвятой Богородицы) Моздок наполнялся приезжими: весной бывали большие базары, осенью – ярмарка населения.

Соответственно разнообразию населения взрослых, также и мир подростков был весьма разнообразен. В городской школе рядом сидели русские, грузины, армяне, кабардинцы, осетины. Здесь происходила такая масса взаимно пересекающихся влияний, что о них можно было бы написать целую книгу. Во всяком случае, мальчишеский интернационал делился на группы и группки: между одними нациями заключались союзы против других и в общем, в миниатюре здесь происходила такая же борьба народов, какую мы видим всюду.

Любимым местом сборищ для всей молодежи являлся берег реки Терек. Купальный сезон начинался в мае и кончался в октябре. Около города река разделяется на два рукава. Один – главный, широкий, мощный; другой – второстепенный, саженей шесть-семь шириной, неглубокий и вообще вполне безопасный для купания. Что же касается главного рукава, то купание в нем представляло немалую опасность. Терек – горная река, воспетая многими поэтами. Она обладает быстрым течением и большим многоводьем. Масса воды несется по глубокому руслу, часто меняя направление, смывая берега и угрожая им дальнейшим разрушением. Воды реки почти никогда не бывают светлыми. Едва заканчивается половодье – в горах начинают таять снега и тают все лето, так что вода в реке не уменьшается и не светлеет. А осенью – снова притоки воды, но уже в виде дождей, с неба. Вода в реке бурная и холодная.

Люди, которые считались опытными пловцами в реках средней России или Украины, зачастую просто не решались пускаться в плавание на Тереке. И наоборот: те, кто научился плавать в водах Терека, не находил удовольствия барахтаться в «лужах» почти стоячей воды…

На Тереке создавались характеры. Плавание в этой реке требовало не только силы легких и мускулов, но и прежде всего нервов. Иной раз, в период особо бурного таяния снегов, на реку «страшно было смотреть». И тем не менее находились смельчаки, переплывавшие ее с этого берега на тот и обратно.

Мое знакомство с главными друзьями детства в большинстве случаев происходило на берегу Терека. Там же я встретил Там-Булата и Батыр-Бека Алхасовых. Оба они едва-едва умели плавать. Вероятно, никто из их ближайших предков плавать не умел, ибо где же им было научиться? В степи рек нет… Конечно, мы, восьми– и десятилетние мальчики, не осмеливались идти купаться в главном рукаве. С нас достаточно было барахтанья в мелководных местах маленького рукава. Появление среди нас, белокожих, почти черных ногайчат произвело колоссальное впечатление. Кое-кто из «нашей компании», не находя ничего лучшего, начал задирать новеньких. Ногайцы, которым, по-видимому, ужасно хотелось поближе сойтись с нами и вместе купаться, довольно миролюбиво приняли насмешки. Однако, когда кто-то из проказников попробовал дать неожиданную подножку Батыр-Беку, на него, как коршун, налетел Там-Булат и, моментально бросив на песок, задал здоровую встряску. Этим самым было как бы засвидетельствовано взаимное уважение и признание: ногайцы вошли в число «наших», «своих».

Из дальнейшего знакомства выяснилось, что Алхасовы живут недалеко от нас. Я позвал их к себе, а потом они пригласили меня в свой небольшой дом, окруженный со всех сторон всякого рода хозяйственными постройками. Когда Алхасовы были у меня, они поражались количеству книг, имевшихся в нашем доме. (Кстати сказать, их было очень немного.) Они долго и внимательно рассматривали свои физиономии в овальных и квадратных старинных зеркалах. Рояль им показался невозможным и единственным чудом… А когда я попал к ним, то многое из их привычного, чуть ли не ежедневного обихода казалось мне странным и неправдоподобным. Например, буйволы и верблюды. На улицах города иногда приходилось видеть верблюдов, но издали и с опаской. А тут в их дворе лежали и гуляли старые верблюды и симпатичные молодые верблюжата, такие же хорошенькие, как овцы или козы в пору их ранней юности… В другом отделении алхасовского двора находились буйволы. Когда я оставался у Алхасовых закусывать, на стол всегда подавался так называемый «каймак» – великолепные сливки из буйволиного молока. Каймак этот бывал в два и три пальца толщиной.

А однажды меня угостили необыкновенно жирным супом, в котором плавало в большом количестве довольно жесткое и слегка сладковатое мясо. Там-Булат все уговаривал меня есть: «Такого супа ты никогда не видел», – хвастался он. И действительно, до тех пор мне никогда не приходилось есть суп из молодой конины.

По этому случаю мне вспомнился рассказ одного из старших родственников о том, как однажды крепко дружили христианин и кавказец-магометанин. И вот, как-то магометанин пригласил к себе русского кунака и угостил его колбасой из конины. Русский одобрил колбасу, но, узнав, что она из конского мяса, которое у русских обитателей Кавказа есть не принято, решил отомстить шутнику.

Когда кавказец приехал в гости к русскому, русский предложил ему великолепные котлеты: жирные, пышные, подрумяненные… Кавказец ел и похваливал. А после обеда русский хозяин сказал: «Не правда ли, вкусные котлеты?» – «Да, – отвечал гость, – такие вкусные, что я смело могу сказать, что никогда таких вкусных не ел…»

Тогда хозяин признался, что котлеты эти из свинины. Но лучше было бы ему не признаваться! Оскорбленный гость, не мигнув глазом, выхватил кинжал и всадил его в грудь обидчику.

Суд приговорил покушавшегося на убийство к нескольким годам каторжных работ (рана была опасная, но не смертельная).

Алхасовы мне нравились, и было у них интересно. Я охотно согласился на просьбу отца моих новых друзей помочь им познать грамоту.

Правда, мне приходилось не столько учить их читать и писать, сколько проверять то, что ими сделано было вместе с учителем.

А учителя наняли из студентов. Студент этот во что бы то ни стало хотел быть оригиналом, каких свет не видел.

Он только и занимался тем, что изобретал новые способы удивлять и поражать мирных моздокских граждан. Утром он шел через весь город в одних трусиках купаться на речку. Встречая знакомых, не говорил им, как все: «Здравствуйте» или «Доброе утро», но всегда придумывал какое-нибудь свое приветствие, вроде: «Честь и здравие», или «Наше вам с процентом», или «Роза и крест» («роза и крест» он говорил главным образом барышням).

Что