Пираты - Йен Лоуренс

– Вы напали на него.

– Без меня. Мы шли за «Меридианом» три дня, у нас с ним был общий маршрут, в Англию. Потом на корабле поднялся мятеж странного рода, взбунтовалась не команда, а капитан. Он объявил нам, что решил стать пиратом и забирает судно. Я заявил, что в этом участвовать не желаю и убью его, если он попытается. Но меня никто не поддержал – никто не отважился ему перечить. И вот меня приволокли к нему в каюту, и он снова рылся в этой проклятой книге. В результате меня бросили в шлюпку вместе с сундуком.

– И тогда он напал на «Меридиан»?

– Очевидно, так, – кивнул Горн.

– Английское судно! – Баттерфилд воздел руки. – Уму непостижимо!

– Вы бы думали иначе, если бы знали Грейса. К этому времени он уже ненавидел и Англию.

– С чего?

– В конце войны нас послали к Гваделупе, уничтожить французскую яхту. Когда мы туда прибыли, встретили вместо одинокой яхты целую эскадру. – Горн закрыл глаза. – Они сбили нам фок-мачту и подожгли корму. Бартоломью Грейса залило горящей смолой, обгорела вся кожа на лице и одной руке. И он считает, что Англия предала его.

Теперь история Горна казалась законченной. Я понял, почему он предпочел остаться на мачте, когда к «Дракону» подошла шлюпка военно-морского флота. Понятно, что ему не хотелось показываться на берегу в Кингстоне.

– Значит, вы – дезертир.

– Да, мистер Спенсер, – согласился Горн и тут же добавил: – И в то же время нет. Меня насильно выдворили с корабля, разве это дезертирство? Но я был во флоте, а теперь я не во флоте, а адмиралтейству только это и надо знать, чтобы отправить меня на виселицу. Поэтому я и направлялся на восток. Если бы я показался в Англии, меня бы вздернули, не дав оправдаться. Если бы я в Вест-Индии встретил Грейса, он бы придумал что-нибудь похуже виселицы. Поэтому я решил узнать, что же такое Берег Слоновой Кости.

– Что ж, – Баттерфилд отодвинул кресло от стола, но не встал. – Благодарю вас за искренность, хотя и запоздалую:

– Что вы теперь собираетесь со мной сделать? – спросил Горн.

Капитан посмотрел ему в глаза:

– Мой долг – сдать вас флоту.

– Сэр! – возмутился я.

Он поднял руку:

– Это мой долг, Джон. Но я не уверен, что! это верное решение. Мы еще поразмыслим.

– Благодарю вас, сэр. – В голосе Горна мне даже почудился какой-то оттенок взволнованности.

Мы шли на восток, ветер ослабевал. Вечером; опустился туман, покрыв море синими и фиолетовыми клочьями. Ночь была абсолютно черная, без единой звезды. Наступил почти мертвый штиль. От заката до восхода у штурвала стоял Горн.

К восходу он отстоял уже около двенадцати часов, но не ушел, когда я сменил его у штурвала, а подбадривал и советовал, помогая мне гоняться за компасом по четверти его картушки. Потом возник легкий ветерок, усилился, помогая солнцу кромсать туман, и мы ныряли из света во мглу и опять выныривали в потоки солнечных лучей.

В самом начале дня из тумана появился купец. Баттерфилд стоял слева, Горн – справа от меня. Видно было, что судно идет под всеми парусами, стараясь набрать как можно больше ходу. С судна нас тоже заметили, и оно сразу же резко отвернуло и снова скрылось в тумане.

Мы уже привыкли, что все от нас убегают, но здесь было нечто иное. Судно панически спасалось, как ягненок от волка, еще не видя нас.

И тут мы увидели, что по пятам за купцом следует парусник, черный, как смерть, с тремя десятками головорезов в такелаже и ярким красным пятном у штурвала. На корпусе было грубо и не слишком аккуратно намалевано наименование «Апостол» и цифры: 12 19. Увенчивал все это, лениво хлопая на ветру, пиратский флаг, такой же черный, как и все судно. И с флага ухмылялся, глядя на нас, белый человеческий череп.

Люди на судне стояли на вантах и оттяжках рей, мы видели сверкание их абордажных сабель, слышали их крики, сливающиеся из-за удаленности в один, ужасный, как завывание шторма. Иной раз корпус пропадал в тумане, и казалось, что эти адские видения несутся по воздуху. Потом туман поглотил все, и некоторое время слышался лишь крик.

Мы все трое тряслись от страха, но хуже всего было Горну, он едва держался на ногах. Я понимал его состояние. Судно это, очень похожее на «Дракона», в точности напоминало последнюю модель.

– «Рассудительный»! – крикнул я. Он вынырнул из бутылки и из морской могилы.

– Да, дьявол жив пока, – пробормотал Горн.

– Но почему «Апостол»?

– Кто может объяснить ход мысли сумасшедшего?

– И цифры? Тысяча двести девятнадцатый? Год, что ли?

Горн только развел руками, но Баттерфилд вдруг хлопнул ладонью по нактоузу.

– Не тысяча двести, Джон, а просто двенадцать. Двенадцать-девятнадцать. Римляне, чтоб их черти драли..

На мгновение я испугался, что все капитаны, как и пушкари, сумасшедшие.

– Послание к Римлянам, глава двенадцать,; стих девятнадцатый. – Знаток Библии Баттерфилд сжал кулак, поднял его к небу и провозгласил: – «Мне отмщение, я воздам, говорит Господь».

– Спаси нас, Господи, – вырвалось у Горна.

Мы снова увидели эту гонку: один убегал, другой догонял. Они промелькнули в отдалении, против ветра, и «Дракон» нырнул в туман, пытаясь уйти от солнца и от этого кошмара. Часом позже с неопределенного направления послышался грохот орудий.

Нас страшила встреча с «Апостолом». Лично я не меньше боялся натолкнуться на разграбленного купца и увидеть на его палубе ту же ужасную картину, что и на «Меридиане». Поэтому мы свернули к югу, направляясь прямо на Тринидад через просторы Карибского моря. И попали в шторм невиданной силы.

Туман рассеялся, сзади громоздились облака, они росли, опрокидывались и снова лезли вверх черные башни, стены и шпили тысячефутовой высоты, похожие на жилища гигантов-громовержцев. Затем по морю побежали волны, длинные и маслянистые. С «Дракона», балансирующего на гребне одной волны, можно было наблюдать за верхушкой другой в полумиле.

Капитан велел затянуть световой люк своей каюты брезентом, задернул шторы и снова наглухо отгородился от наружного освещения. Он сидел внизу, на своей койке, при свете шипящей и мигающей лампы, и все его имущество: Библия, пистолет, книги – раскачивалось и подпрыгивало на своих местах. Безвылазно просидел он там более суток. Ветер усиливался, волны становились все круче. Полил дождь, засверкала молния, загремел гром. С зарифленными парусами и единственным кливером на бушприте мы пробивались к югу.

Зарываясь носом в волны, под завывание ветра «Дракон», лишенный груза и балласта, казался игрушкой, перышком, которое болталось по волнам. Он то выпрямлялся, то ложился на борт. Лишь Горн мог с ним как-то справляться, с трудом удерживая на курсе.