Небьющееся сердце - Инна Бачинская

Продолжая свой змеиный танец, Риека медленно просовывает под них указательные пальцы и резким движением разрывает… кленовый листок золотой монеткой летит в темный зал. Под ним еще один, и так до бесконечности.

Свет меркнет, а Риека продолжает двигаться в ритме музыки, замедляя движение… Звучит удивительная мелодия «Рисунки Наски», медленная, тягучая и монотонная, такая же монотонная и однообразная, как свист ветра или шелест песка в пустыне Наска… где, говорят, тысячу лет назад приземлились чужие корабли из космоса…

Риека замирает. Богиня Майя пришла и принесла с собой жизнь и желание. А теперь она уходит… Голова склонилась на грудь, глаза закрылись, колени полусогнуты и разведены в стороны… Прощальный грустный звук флейты… как вскрик. Все!

Риеке удавалось так распалить публику, разбудить в ней такое неистовое желание, что разум в ужасе замолкал, и на смену ему, как дикарь из колючего кустарника, продирался мощный первобытный дремучий инстинкт. Под его напором тонкая скорлупка – создание человеческой цивилизации – трещала по швам и осыпалась, как жалкая штукатурка, являя миру уродливое рычащее создание, Франкенштайна, созданного не человеком, а Природой, с налитыми кровью глазами и наделенного одним-единственным желанием: оплодотворить самку! Они топали ногами, размахивали руками, лезли на сцену, кричали, не помня себя, и если бы не вышибалы, то Риеку стащили бы со сцены и растерзали.

Потом выключались прожектора, зажигалась огромная люстра, пианист с породистым лицом начинал наигрывать неторопливо, и все постепенно приходили в себя, восстанавливали дыхание, и возвращались к прерванному ужину, чувствуя приятную расслабленность в теле. А Риека уходила к себе, выпивала залпом несколько чашек холодного зеленого чая, ложилась на диван и проваливалась в глубокий сон.

* * *

В один из вечеров за столиком в «Касабланке» сидел наш старый знакомый Арнольд с приятелем-качком, которому он задолжал значительную сумму. Отдавать было нечем, и он пригласил качка поужинать в «одном приятном местечке». Искоса поглядывая на приятеля с отвисшей челюстью, он пришел к выводу, что договориться об отсрочке, пожалуй, удастся.

– Нравится? – небрежно спросил он во время выступления Куклы Барби, с которой его связывала нежная дружба. Качок, судорожно сглотнув слюну, кивнул. – Могу познакомить. Телка что надо, без предрассудков…

Центральный рынок в это майское утро был чист, влажен и промыт теплым ночным дождем. Было тихо и солнечно, и мягчайший прохладный ветерок приносил откуда-то издалека запах цветущего луга, реки и бензина. Торговать и покупать в такое утро одно удовольствие. Покупатели, деловитые, озабоченные, сознающие важность и серьезность момента, заряженные энергией ожидания удачной покупки, заполняли длинные деревянные ряды рынка, где оживленно переговаривались, делились новостями, сплетничали, завтракали и пили чай торговцы, которые, казалось, никогда не покидали насиженных мест и ночью спали тут же.

Здесь было все: одежда, обувь, еда, мех, золото, ковры, обои, краски, кожа, мебель, даже антиквариат. Костюмы, платья и джинсы с ярлыками известных фирм, золотыми пуговицами, пряжками, заклепками и качеством до первой стирки или первой химчистки, сработанные местными умельцами, выглядели достовернее подлинной фирмы. Кожаные ряды и мех – филиал стамбульского базара – с товаром на все вкусы и возрасты, для младшего, глупого поколения, которому лишь бы поярче, пошире, позаковыристее, и для старшего, приверженного строгим классическим линиям, никогда не выходящим из моды.

Тут же снуют озабоченными водомерками сомнительные личности, небритые, с миндалевидными глазами. Непременно кружат пьяные, бессмысленно-краснорожие субъекты, возможно обворованные или одураченные в карты – жертвы подпольного базарного казино. Танцующей походкой скользят в толпе смуглые женщины в цветастых шалях и пышных юбках, быстрые, сообразительные и бесцеремонные, с замурзанными юркими детишками, уцепившимися за материнские подолы.

А вот волшебники с заговоренной водой, травами, кореньями и грибами от сглаза, живота, рака, бесплодия, судорог, зубов и несчастной любви. Дальше – торговцы живым пушным товаром: испуганными нутриями, кроликами и норками. В углу у забора, на котором висит пестрый синтетический ковер, играют в наперсток. И хотя техника наперсточного обмана тысячу раз уже описывалась в популярной литературе, всегда найдется какой-нибудь лох с растерянной физиономией, которого обманули так легко, так быстро и так явно, что начисто лишили возможности утешаться хотя бы мыслью об имевшей место интеллектуальной схватке, в результате которой он, к сожалению, проиграл – с кем не бывает!

В дальнем углу – блошиный рынок, или толкучка, или попросту туча, – где торгуют старым барахлом: патефонами, облезшими шубами, керосиновыми лампами, тусклой бижутерией, потускневшими зеркалами и облезшими абажурами. И многим, многим другим, что не сразу придет в голову.

Молодая женщина, с которой мы уже знакомы, жена Арнольда Марта, в пестром костюмчике и темных очках, с любопытством оглядываясь и прижимая к себе сумочку, пробиралась через дышащую, трепещущую и функционирующую, как единый гигантский организм, толкучку, от главных ворот к восточной стене, туда, где помещался цех ювелиров-кустарей. Она шла вдоль палаток, похожих на собачьи будки; в окнах виднелись блестящие лысины умельцев с моноклем в глазу. Там увлеченно стучали крошечные молоточки, нагревались на огне горелок тигели, плавились и смешивались до нужной кондиции благородные металлы. Образцы продукции висели за стеклом на крошечных стендах: крестики, обычные и необычные, вроде мальтийского, чистого металла и с камешками: бирюзой, сердоликом, агатом; перстеньки, цепочки и обручальные кольца.

Марта остановилась перед одной из будок, рассматривая серебряный медальон, старинный на вид, овальной формы, усыпанный мелким речным жемчугом и бирюзой, и подвеску ажурного плетения с кораллами. Рассмотрев подвеску, Марта постучала в окошко. Окошко распахнулось, и она сказала:

– Здравствуйте! Эти вещи у вас на витрине, вы их сами сделали?

– И вам здравствуйте, – отвечал ей мужчина лет сорока, с крупной головой и внимательными темными глазами. – Все эти вещи, как вы сказали, сделал я сам! Нравятся?

– Очень! – искренне похвалила Марта.

– Чем могу служить?

– Мне поговорить, – серьезно сказала Марта.

– Это можно, заходите, – пригласил человек. Он скользнул взглядом по сторонам и открыл дверь будки. – Садитесь.

– Вот! – Марта вытащила из сумки крошечный замшевый мешочек, достала из него подвеску-кулон.

– Вещь, прямо скажем, редкая и ценная. Ценнейшая! Ей место в музее, как я понимаю. – Ювелир отставил в сторону монокль. – Я за всю свою жизнь ничего подобного не видел! Ей лет сто, не меньше. Бабкина?

– И мне очень нравится, – сказала Марта, порозовев от удовольствия. Они молча рассматривали красивую изящную вещицу, лежавшую на грубой, в ожогах, ладони мужчины. – Бабушкина.