Дресс-код вдохновения - Ирада Вовненко

* * *

Егор. Июнь. Corporate Casual

Отправитель:

957 32 32

16 июня 10.06

«Егор, деньги перевел. Факсом платежка».

Отправитель:

957 12 21

16 июня 10.06

«Отлично!»

Люди в сущности своей в точности как книги – попадаются толстые тома с потрепанным переплетом и замусоленными желтоватыми страницами, испещренными мелкими буковками; есть томики в мягких обложках с какой-нибудь нелепой картинкой и аннотацией, не совпадающей с содержанием; или еще такие есть – с виду красиво оформленные, и страниц не так уж мало, но содержания практически нет, потому что шрифт просто огромный, будто бы из одних кричащих заглавных букв состоящий, и половина текста заменена иллюстрациями, красочными, четкими, но какими-то глуповатыми.

Конечно, его жена Людмила не казалась книжкой с заглавными буквами, хотя и была очень красива и добра. Как правило, именно так ее характеризовали: красивая и добрая, и это было правдой. Людмила была настоящей красавицей. Они познакомились с Егором в выпускном классе школы, отец Людмилы приехал в деревню Хлупово заведовать новой мото-транспортной станцией. В свои семнадцать лет Егор думал остолбенело – какая красивая девочка, прямо как Мадонна. Так ее и называл всегда, ей очень шло.

Перелистывая страницы…

Раскачивал ее на качелях, собственноручно сооруженных, Людмила взлетала вверх, в небо и к звездам, смеялась и крепко сжимала руками веревочные подвесы, и на светлую голову ее сыпал яблоневый снег.

«А тебе нравится вариант твоего имени – Мила?» – «Не знаю, меня так никто не зовет». – «А я буду, можно?» – «Да пожалуйста…»

Юную Милу Егор помнит очень хорошо: синие глаза в пол-лица, густая челка, конский хвост на макушке, коричневое форменное платье, черный фартук, белый фартук, комсомольский значок аккуратно прикреплен на высокой груди.

Помимо школы, Мила носила платья из хлопка, шила сама, одно выглядело особенно нарядным и было сплошь расшито бутонами роз.

Ходили купаться, километрах в пяти от села располагалось озеро Половинное – великолепнейшей красоты место, чистая вода, густые травы, деревья склоняются, ветер шевелит ивовые ветки, ветки купаются в озере, озеро отражает небо.

Как-то у Егора болела голова, так болела голова, что он невольно морщился, зажимал лоб в ладонях, и тогда Мила зачерпнула воды и умыла его, как ребенка, своими руками. Чудесным образом вместе с каплями воды скатилась вниз и ушла в землю головная боль, и тогда Егор поцеловал сначала Милину руку, а потом Милины губы.

«Хочешь, – Мила говорит, чуть за дыхаясь, – я тебе расскажу сказку. Я сочинила сказку, смешно, правда? Сказка про такую девочку-рыбачку, как она выгородила сетью кусок моря. Или озера. Озеро – это ведь почти море, да?»

Егор согласно кивает.

«И вот эта девочка, она каждый день, два раза, или три, или пять, выходит на берег, погружается в теплую воду. Она завлекает красивых рыбок самыми вкусными вещами: приносит им червяков с огорода, и хлебные крошки, и даже заварные пирожные. Рыбы не очень любят заварные пирожные, но девочка любит и умеет их готовить. И ей не жалко! Много, много рыбок у моей девочки. Красивых рыбок, роскошных рыбок. Иногда в гости заплывают небольшие акулы, иногда они даже рвут сети. Девочка с восхищением рассматривает акул, ей нравятся их мощь и сила. Девочка надеется, что, может быть, одна из крупных акул останется навсегда. Море большое, и это здорово, когда у тебя есть своя собственная акула. Может быть, не имеет смысла прикармливать их здесь, у берега. Может быть, для того чтобы поймать свою собственную акулу, надо плыть за горизонт, но девочка боится. Ведь кормить прибрежных рыбок совсем безопасно. “Но может быть, – думает девочка, зажмурив глаза и подставив лицо солнцу. – Может быть…”».

Мила замолкает, опускает пальцы ног в воду, шевелит ими, вокруг расходятся небольшие волны, солнце садится над озером, скатывается желто-красным мячом по голубому полю неба, и все это – прекрасная девушка, ее сказка, солнце в ее волосах, радужные блики в ее глазах, все это кажется Егору таким красивым, словно самые лучшие иллюстрации в самой лучшей книге.

«Но это не книга, – радуется он, – это и есть моя жизнь, и пусть она всегда будет такой».

Листает страницы еще. Служба в армии. Мила вместе с его мамой и сестрами приехала на присягу, стоит в пестрой толпе – опять самая заметная, самая высокая, самая нарядная, и солнце бликует в ее белых волосах, и щеки горят жарким румянцем от внимательных мужских взглядов. И Егор подходит, в буквальном смысле не чуя под собой ног, а ведь всегда думал, что это просто такое выражение, а вот идет и не чует, не чует.

«У тебя есть полчаса?» – спрашивает Мила, отбрасывает прядь волос за спину – ветер нарушает, казалось бы, идеальную линию прически, но получается только лучше, еще лучше.

У Егора нет половины часа, все его минуты регламентированы Советской армией, все его действия предусмотрены уставом, плюс мама и три сестры ожидают в удалении, деликатно отошли, у него хорошая семья.

Но Егор находит, находит – не полчаса, но десять минут, и вжимает Милу с одной стороны в серую бетонную стену казармы, а с другой стороны – к себе в грудь, и подол ее платья из шелка мнется под его руками, и воздух вокруг сгущается, становится плотным и сворачивается по краям, как старинная папиросная бумага.

Каждую из этих десяти драгоценных минут Егор хранил даже не в сердце – ну что сердце, просто мышца, – хранил в каждой клетке тела, в каждой капле крови, и неизвестно, нашел бы он в себе силы пройти через то, что предначертала ему судьба в ближайшем будущем, если бы не эти Милин шепот, Милины руки, ее горячее дыхание на шее и ниже.

Поженились они в восемьдесят четвертом, и в день, когда Егор впервые летел рейсом Ташкент – Кабул, маленькому Алеше исполнялся год. Мила оставалась с сыном в подмосковных Мытищах, перспективы же самого Егора были неясны, единственное, что не вызывало сомнений, это воинская служба, которую он нес достойно. В Афганистане он отслужил без малого три года, три года войны, когда жизнь ограничивается понятием «сейчас», и глаголы не имеют будущего времени, только прошлое и настоящее.

Вообще, Егор не любил вспоминать войну, и даже на встречах с однополчанами, поседевшими уже ветеранами, он чаще отмалчивался, и не то чтобы ему было нечего сказать – просто говорить не хотелось.

В восемьдесят девятом капитан Разуваев получил новое назначение: город Буйнакск в Республике Дагестан, сорок километров от Махачкалы. Ходила в те времена такая шутка в офицерских кругах: Ростов – папа, Одесса – мама и Буйнакск-твою-мать. В первый же день на новом месте Егору выпало убедиться в справедливости поговорки: еще даже не разместив свои вещи в офицерском общежитии, он оказался сначала свидетелем, а потом и участником жестокой драки.

На грязном, в глубоких трещинах асфальте стояли друг против друга два парня, местные уроженцы. Они были в одинаковых спортивных костюмах, ноги широко расставлены, руки в карманах, каждые пятнадцать секунд сплевывали на тротуар и говорили низкими гнусавыми голосами Чуть поодаль стояла девушка лет шестнадцати, темные брови, темные волосы убраны в косу, синяя простая юбка и пиджак с рукавами «летучая мышь» модного покроя. Внезапно один парень двинул по уху второго, тот ответил, девушка тонко вскрикнула и попыталась вмешаться: