Искупление - Леонид Левин

Путь в науку для большинства таких как дед в те годы лежал через рабфаки — рабочие факультеты, где вчерашние красноармейцы и командиры, рабочие и крестьяне пополняли до приемлемого уровня знания, вынесенные из начальных классов да коридоров. Сдавшие выпускные экзамены рабфака, зачислялись на первый курс университетов, институтов и техникумов.

Дед упросил комбрига Квитко отпустить его на занятия вечернего рабфака. Тот подумал-подумал и согласился. Но так вот сразу терять толкового штабного командира не очень уж и приятно, потому поставил свои жесткие условия. С утра до вечера Григорий готовил себе замену, обучал новичка всему, что познал за долгие годы империалистической и гражданской войн, а вечером прямо со службы верхом на коне, на пару с коноводом отправлялся на рабфак. Красноармеец забирал коня и отправлялся в казарму, чтобы утром вместе с подседланным конем ждать краскома возле городской квартиры.

Среди рабфаковцев люди попадались разные, большинство училось, круто билось с собственной темнотой, необразованностью, постигало азы ученых премудростей, превозмогало себя, видя впереди радостную светлую цель. Другие, барственно поплевывали, пересмеивали старорежимных профессоров, кичились пролетарской незапятнаностью, этаким первородством новоиспеченного гегемона. Запуганные революцией, гражданской войной и всей новой, непонятной жизнью преподаватели рабфака честно отработывали свой пайковый хлеб, старались передать ученикам знания, объясняли, помогали, но труд сей зачастую оказывался далеко нелегким и неблагодарным. За полгода — год требовалось вколотить в необразованные непривычные к умственному труду головы рабфаковцев гимназическую программу точных наук. Предполагалась усиленная самостоятельная работа учеников, но ведь все они днями работали или как дед служили в Армии.

Дед выдюжил, не сломался, пусть спать доводилось по три — четыре часа в сутки. Объединившись еще с тремя такими же одержимыми знаниями парнями они после занятий оставались делать домашнии задания, коллективно прояснять сложные моменты, а совсем уж непонятное — просто зазубривать, откладывая осмысливание на потом, до лучших времен.

В один из таких вечеров встретил дед в библиотеке студентку-медичку Мусеньку. Тоненькую, стройную, с высокой грудью, матовой нежной кожей, с гордо вскинутой точеной головкой увенчанной короной блестящих черных волос, словно сошедшую с виденной однажды в журнале картины грузинской княжны. Мусенька происходила из богатой респектабельной семьи, закончила с золотой медалью классическую гимназию и вначале, наслушавшись всяких страстей от родителей и друзей, здорово побаивалась неотесанных увальней рабфаковцев. Дед долго не решался подойти к буржуазной гордячке, пока случай не помог. Однажды Мусенька набрала в библиотеке столько учебных пособий, что чудовищная стопа книг вывалилась из тонкой ручки и рассыпала богатства мировой медицинской мысли по давно не чищенному паркету библиотечного пола. Один толстенный том, распушив страницы подлетел к сапогу деда и застыл, отражаясь в надраенном до зеркального блеска хромовом голенище.

Молодой краском поднял книгу и с легким полупоклоном вручил Мусеньке. Как оказалось вместе с сердцем, навсегда. Мусенька робко взглянула в карие глаза деда… и приняла дар. Они поженились и стали на всю жизнь неразлучны в радости и горе. Рука об руку преодолевали все выпадающие на их долю испытания и невзгоды.

Дед отлично выдержал выпускные экзамены, распрощался с кавалерийской бригадой, спорол с военной формы командирские знаки различия и превратился в рядового студента бывшего Императорского Технологического Института. Старая профессура органически не признавала новый контингент студентов, однако, побаиваясь победившего хама, вслух не выражала свои истинные чувства и лишь исподтишка пакостила, тираня на экзаменах, заваливая на зачетах, едко высмеивая каждый промах краснопузых на лекциях.

Не переваривало новых соучеников и старое, кондовое, сохранившееся с дореволюционных времен студенчество. Старые старались во всем отличаться от красных, носили форменные, хорошего сукна студенчесие тужурки с блестящими гербовыми пуговицами, погончики со споротыми императорскими вензелями, фуражки со старорежимными кантами. Некоторые рабфаковцы поддавались на провокации, перли с кулаками в драки, заводили идеологические споры. Только не дед. Постарше других, многое повидавший, семейный, он не лез в бутылку по мелочам, не обращал внимания на придирки, просто делал свое дело как всегда лучше всех. Мусенька как могла помогала, объясняла сложные термины, переводила статьи с немецкого. Её положение было особо сложное, с одной стороны старые признавая своей осуждали за мезальянс; с другой товарищи — относились с изрядной долей предвзятого недоверия.

Времена наступили трудные, голодные, холодные. Оставшись без казенной квартиры, командирского пайка, коня и вестового дед понял, что молодая студенческая семья долго не протянет на более чем скромной студенческой стипендии. Жизнь однако приучила его не пассовать перед трудностями, искать и находить решение в различных жизненных ситуациях. Как ни сложно было в те времена найти приработок, но ему это удалось. Устроился механиком на… шоколадной фабрике. Одной из немногих работающих в медленно приходящем в себя, оживающем после гражданской войны городе. Фабрика получила заказ от немецкой фирмы на производство плиточного шоколада, работала в три смены, вот в ночную смену и взяли деда на работу.

Только утряслось с работой, новая напасть. Некий стукачок-доброволец из отвергнутых Мусенькой ухажеров донес в ректорат Медицинского Института о буржуйском происхождении студентки. Там не стали долго разбираться и быстренько отчислили молодую женщину. Только через год восстановилась она на учебе с помощью комбрига, как жена прошедшего войну красного командира. Доучилась и стала дипломированным врачем.

Дед решил не отставать от молодой жены и последние два курса окончил за один год. На удивление профессуре и сокурсникам. Не просто отсидел, отучился, но один из немногих закончил институт с красным дипломом, с отлично защищенным проектом на звание инженера-технолога.

Новая власть доверяла таким как он, еще бы — выходец из бедной трудовой семьи, бывший солдат, красноармеец, красный командир. Страна выходила из разрухи гражданской войны, восстанавливала железные дороги, заводы, фабрики, флот. Для возрождающегося из небытия Красного флота строились новые корабли, катера, подводные лодки. Заказ на проектирование и поставку дизелей для подводных лодок достался итльянцам, запросившим вполне доступную цену за небольшую партию движков. Весь фокус заключался в том, что по условию договора все изделия должны собираться русскими рабочими под руководством исключительно итальянских инженеров, ими же установлены, опробованы и запущены в строй. На долю покупателей оставалось только несложное техническое обслуживание и мелкий текущий ремонт двигателей. Всё остальное в течении гарантийного срока брали на себя поставщики. То что произойдет после его окончания — их нисколько не волновало.

Никакой технологической документации и чертежей покупка не предполагала. Наоборот, всё должно, по замыслу продовцов, оставаться тайной для русских. Вот почему одним из основных условий контракта являлось абсолютная непричастность красных инженеров и техников к сборке двигателей. Им запрещалось даже находиться в цехе, где монтировались из прибывающих из-за границы деталей и опробывались движки. Таковы жесткие условия контракта. Но большевики не считались с глупостями такими как условия контракта, считая их буржуазными предрассудками. Главное — Стране Советов нужны свои, отчественные двигатели. Вот Партия и поставила перед заводом задачу выкрасть любыми способами чертежи и секреты дизельных двигателей, а затем, прогнав иноземцев, наладить собственное производство. Просто и дешево.