Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл

У немцев были собственные планы на создание агентурной сети в России. Но сначала нужно было восстановить утраченные звенья: с началом войны германские дипломаты были высланы из страны, многие немецкие коммерсанты и инженеры депортированы. Министерству иностранных дел Германии оставалось наблюдать, как на глазах тает список контактов в России, а у немногих оставшихся не было связей при дворе. “Полагаете ли вы возможным некоторым не компрометирующим правительство образом, исключительно от себя лично, деликатно послать к Витте голубя с оливковой ветвью?” – вопрошал своего корреспондента немецкий канцлер Бетман-Хольвег в Рождество 1914 года1. Он полагал, что крупный предприниматель Альберт Баллин все еще мог бы обратиться к своему старому другу Сергею Витте, бывшему министру финансов России. Об отчаянном положении канцлера свидетельствует то, что единственный русский, у которого Хольвег надеялся найти поддержку, был человек на пороге смерти, давно переживший всякое свое влияние.

Любой немец вызывал в России подозрения, поэтому нужно было найти подходящего по убеждениям человека из нейтральной страны. И Швеция, и Дания могли предложить выгодных кандидатов. Посол Дании в Петрограде Гаральд Скавениус в течение войны не раз отправлял депеши в Берлин, пользуясь дипломатической почтой2. Немецкие дипломаты обхаживали и датского короля Христиана X, у которого, благодаря родственным узам, был доступ к русскому царю3. Налаживание такого рода связей не раз брал на себя германский посланник в Копенгагене Ульрих фон Брокдорф-Ранцау, который к тому же был в родстве с датской королевской фамилией. Все это было скрыто от посторонних глаз (немецкие власти не хотели показаться трусами, пытающимися избегнуть сражений), тем не менее в первые два года войны германское посольство в Копенгагене не раз выступало инициатором мирных переговоров с Российской империей. Однако ни одна из инициатив не имела успеха4.

В одном случае, как подозревали петроградские либералы, была сделана попытка использовать родственные контакты Александры Федоровны. В феврале 1915 года сын германского императора, кронпринц Вильгельм Прусский, просил о посредничестве брата русской царицы, великого герцога Гессенского. Месяца два спустя немецкий министр иностранных дел Готлиб фон Ягов со своей стороны предложил, чтобы великий герцог напомнил сестре о превосходстве немецкого оружия и о бессмысленности мучений простых русских солдат5.

Ягов не ошибся, апеллируя к чувствам Александры, однако он явно недооценил ее верность России. Несмотря на то что императрица искренне страдала от зрелища продолжающегося кровопролития, она не сделала ничего, чтобы положить войне конец. С начала войны и до конца 1916 года Россия потеряла пять миллионов человек – убитых, раненых, пропавших без вести, – но царь по-прежнему оставался опорой Антанты6. Даже румынский поход 1916 года, в котором одна из малых союзнических держав была почти уничтожена, не заставил Николая переменить мнение. Еще одним ударом стало для Берлина убийство Распутина: захлопнулась одна из важных дверей во дворец, и антигерманская фракция при дворе ободрилась.

Шансы на то, что Германии удастся организовать дворцовый переворот, были невелики, поэтому специалисты из Министерства иностранных дел на берлинской Вильгельмштрассе, пытаясь найти способ подорвать военную мощь России, рассматривали и альтернативу: разжигание социальной напряженности в тылу врага. Тактика была рискованной и требовала тщательных консультаций. Министерство иностранных дел привлекло к решению задачи таких вдумчивых экспертов, как Курт Рицлер и Карл-Людвиг Диего фон Берген. Оба они кое-что понимали в России, однако в выработке общей стратегии участвовали и такие люди, как Теодор Шиман, стареющий и разочарованный остзейский аристократ, особенно интересовавшийся будущим малых наций7. Шиман указывал на то, что на окраинах Российской империи уже несколько десятилетий тлеют националистические движения. Существовало множество тайных сообществ и подпольных организаций – только выбирай; проблема была в том, чтобы опереться на правильную группу и не потратить время и ресурсы, которых вечно не хватало, на каких-нибудь романтических глупцов. Немцы начали наводить мосты с националистическими группами на Кавказе, в Финляндии, в Украине и в Польше – но везде требовалась основательная работа на местах. Позднее один из историков замечал:

Они, казалось, не понимали, что не могут одновременно разжигать священную войну мусульман на Кавказе и поддерживать грузинских сепаратистов-христиан8.

Наибольший успех был достигнут в Великом княжестве Финляндском, которое, войдя в состав Российской империи, сумело в большой мере сохранить автономию и унаследованное от предыдущей эпохи законодательство. Антимонархические и антироссийские группировки существовали там издавна, но теперь надежды на успех были как никогда велики. Зимой 1915–1916 годов две тысячи финнов были тайно вывезены из страны и прошли обучение в 27-м Прусском егерском батальоне, чтобы затем плечом к плечу с немцами сражаться на Восточном фронте9.

На другой национальной окраине Российской империи – на польских землях, оккупированных в 1915 году германскими и австро-венгерскими войсками, – было провозглашено марионеточное Польское королевство (1916–1918), недолговечный сателлит Германии. Однако Украина, большая часть населения которой рассматривала себя как исконных подданных Российской империи, была гораздо менее предсказуема. Германия не могла помешать союзной Австро-Венгрии поддерживать так называемый Союз освобождения Украины (который отчасти координировался также из Константинополя). К немецким покровителям Союза относился, в частности, посол Германии в Берне Гизберт фон Ромберг, и его резиденция в нейтральной Швейцарии не раз служила местом тайных переговоров. Но в самом Берлине преобладало скептическое отношение к возможности революций в такой огромной стране со столь рассредоточенным населением. Диего фон Берген высказался особенно покровительственно:

Украинцы поднимутся только в том случае, если мы введем туда войска10.

Тем не менее сторонники идеи возмущения национальных окраин России не сдавались. В этот период международная репутация Германии была омрачена ее агрессивным милитаризмом. Поддержка, оказанная малым странам (и открывавшая возможность доминировать в них после окончания войны), позволила бы, возможно, сместить акценты и представить Германию как освободительницу – романтическую, вдохновенную и энергичную, противостоящую на востоке российской тирании, а на западе тому, что Рицлер называл “пустопорожней англо-американской говорильней”11. Более того, царская Россия была не единственной империей, которую немцы надеялись развалить. Британская империя, ввиду своих огромных размеров, была еще более уязвимой. В самом деле, именно неустанные усилия Германии по расшатыванию Британской империи привели к тому, что наступившая мировая война добралась до самых отдаленных уголков Земли.