Тревожных симптомов нет. День гнева - Илья Варшавский

Первым заговорил я:

– Вы бывали в зоне, Юрий…

– Просто Юра, – ответил он. – Нет, там были только Люшин и Беата, оба не очень удачно. О зоне я знаю только по их рассказам. Сейчас Арсеньев запретил работу до переоборудования скафандров.

– Неужели последствия взрыва…

– Да никакого взрыва не было, – перебил он меня. – Просто когда установка вышла из-под контроля, из нее вырвался поток излучения невообразимо большой энергии. По-видимому, здесь мы имели дело с неизвестными до сих пор частицами. Они-то и вызвали вторичную радиацию.

– Скажите, – спросил я, – они… тогда… очень мучились?

Максимов бросил быстрый взгляд на потупившуюся Беату.

– Нет, не думаю, – ответил он каким-то делано небрежным тоном. – Вероятно, они перестали существовать как материальные образования за какие-нибудь миллионные доли секунды. На пути потока не могло остаться ничего живого.

– Но Арсеньев говорил о каких-то светлячках.

Он замялся:

– Видите ли… ничего… с точки зрения тривиальных представлений о формах жизни. Однако там было много металла, в котором излучение породило очень странные явления. Впрочем, об этом вам расскажет Беата лучше, чем я. Ведь она у нас первый в мире металлобиолог.

Максимов поднялся из-за стола:

– Прошу меня извинить. Мне нужно поехать на базу.

Он подошел ко мне и крепко пожал руку:

– Так вы все-таки настаиваете?

– Да, – ответил я.

– Зачем вам это? – спросил он совсем тихо.

– Там погибла моя жена… Я не могу…

– Хорошо, – сказал он, – вы туда попадете.

* * *

– Не знаю, чем вас занять, – сказала Беата. – Пойдемте в библиотеку, может быть, что-нибудь подберете почитать.

Мы прошли по коридору и поднялись на третий этаж.

Книги в библиотеке были свалены на полу. Вероятно, их собирались вывезти.

Я подошел к окну.

– Это там? – спросил я, указывая на гигантское сооружение, напоминавшее формой бублик.

– Нет, это ускоритель. Пульт – в конце левого крыла.

Я посмотрел на ее руку:

– Результат посещения пульта?

– Да, те самые светляки с температурой триста градусов. Я пыталась взять одного, но он расплавил перчатку.

Мне вспомнились слова Максимова о металлобиологии.

– Они металлические? – спросил я.

– В основном, по-видимому, они состоят из металла. Точный химический состав пока неизвестен, хотя по аналогии с дендритами можно считать их состоящими из сложных металлоорганических соединений.

– Живые?

Беата задумалась:

– Пока еще трудно сказать. В них протекают окислительные процессы, напоминающие дыхание, и восстановительные – на базе реакций фотосинтеза. Они могут ассимилировать металлы из сохранившихся там конструкций и некоторые элементы почвы. Может быть, они даже размножаются делением. Это еще неясно.

– А дендриты?

– Там все гораздо проще. Это – металлоорганические растения. Многое в механизме обмена веществ у них уже разгадано.

– Эти светляки летают?

– Нет, ползают, и то очень медленно. Значительно медленнее улиток. Их движение очень трудно заметить.

– Чем занимается сейчас Арсеньев?

Кажется, я задал вопрос, на который ей не хотелось отвечать.

– Видите ли, – сказала она после длинной паузы, – Арсеньев человек со странностями. Он не может простить себе, что уехал в тот день в город. Считает, что все произошло по небрежности. Впрочем, – спохватилась она, – не нужно было вам этого рассказывать. Ведь ваша жена…

– Замещала его в тот день?

– Да.

– Беата, – спросил я, – вы можете совершенно честно сказать, почему Арсеньев не хочет пускать меня туда?

– Совершенно честно? – переспросила она, глядя себе под ноги. – Нет, честно не могу. И пожалуйста, вообще больше ни о чем меня не спрашивайте!

* * *

За обедом Арсеньев и Максимов разговаривали о каких-то счетчиках. На меня они не обращали никакого внимания. Беата молчала, погруженная в изучение толстой тетради, которую ей передал Арсеньев.

Мне не хотелось есть. Я все время пытался найти объяснение странному поведению Арсеньева. Вообще, вся эта атмосфера недомолвок и нескрываемой холодности начинала меня раздражать.

Арсеньев прервал разговор с Максимовым и повернулся к Беате:

– Ну как?

– Замечательно! – ответила она, с трудом отрываясь от листка, покрытого формулами. – Просто изумительно!

– Живые? – спросил Арсеньев.

– Никаких сомнений.

– Ну что ж, поздравляю.

Арсеньев отодвинул стул и направился к двери. Я тоже встал:

– Алексей Николаевич!

Он скосил глаза в мою сторону и шагнул в коридор.

– Договаривайтесь обо всем с Максимовым.

Я снова опустился на стул.

– Ладно, ладно, – примирительно произнес Максимов, – завтра начнете помогать мне готовить скафандры.

* * *

Подготовка заняла пять дней. Я помогал Максимову крепить на скафандрах металлические сетки ловушек, пришивал карманы для батарей, таскал в грузовик кислородные баллоны, отправляемые на зарядку.

Рабочих на территории не было. Максимов сказал мне, что весь вспомогательный штат экспедиции находится на базе.

– Арсеньев, – пояснил он, – не любит, когда кто-нибудь тут околачивается.

В зону поражения должны были отправиться Арсеньев, Максимов и я. Однако в последний момент Арсеньев передумал и велел Максимову находиться в главном корпусе «в готовности номер один», как он выразился.

Вероятно, я выглядел очень жалким в тяжелом скафандре, согнувшись под тяжестью кислородного баллона, потому что, увидев меня в полном облачении, Беата не могла сдержать улыбку.

Зато Арсеньев был просто великолепен. Выпрямившись во весь свой двухметровый рост, он, казалось, совершенно не чувствовал веса многочисленных приборов, висевших у него на груди.

Наконец приготовления были закончены. Максимов проверил поступление кислорода в шлемы.

– Готово! – услышал я его голос в наушниках.

– Пошли! – ответил Арсеньев. – Идите, Шеманский, за мной.

Тяжелые ботинки со свинцовыми подошвами скользили на гладком полу. Я пытался приспособить свой шаг к легкой, размашистой походке Арсеньева, но мне это плохо удавалось.

Коридор завернул вправо. Арсеньев скрылся за поворотом.