Наперекор земному притяженью - Олег Генрихович Ивановский

В конце 1942 года сложившаяся стратегическая обстановка способствовала переходу Красной Армии в решительное наступление прежде всего на южном крыле советско-германского фронта. Одной из частей плана наступления был разгром крупной стратегической группировки, оборонявшейся в верховьях Дона, западнее и южнее Воронежа. Это наступление вошло в историю Великой Отечественной войны под названием Острогожско-Россошанской операции. Ее цель состояла в том чтобы разгромить гитлеровские войска и захватить важную железную дорогу Воронеж — Миллерово, которая на участках Лиски — Кантемировка и Лиски — Валуйки еще находилась в руках врага.

Поддержку боевых действий танковой армии генерала Рыбалко командование возложило на наш 7-й кавалерийский корпус. Командовал корпусом генерал-майор С. В. Соколов. По железной дороге наши части доехали до станции Анна и к утру 14 января, совершив 300-километровый марш, сосредоточились в районе Кантемировки.

Верховья Дона. Минные поля, опорные пункты, связанные ходами сообщения, разветвленная сеть окопов чуть ли не на 10 километров в глубину. В 15–20 километрах от первой — вторая оборонительная линия. На этом участке у противника было около 20 дивизий. Учитывая все это, наше командование решилось на весьма смелый и не совсем обычный тактический шаг: на главных участках намечавшегося прорыва сосредоточить максимально возможные силы, и прежде всего артиллерию. Было решено поставить на прямую наводку даже тяжелые орудия. Смелость и оригинальность задуманной операции была в создании ударных группировок на участке прорыва за счет ослабления остальных участков фронта, где на километр осталось по 50 солдат, по пулемету и по орудию. А на участке прорыва на километр было более 100 стволов артиллерии! Перегруппировка войск была проведена так скрытно, что за два дня до прорыва командование противника сообщало в свою ставку (об этом узнали, конечно, позже): по данным разведки, советские войска на этом участке не собираются вести никаких активных действий. Поэтому наступление наших войск для противника оказалось действительно неожиданным.

Два часа бушевал артиллерийский ураган. После артподготовки в прорыв пошли танки, за ними пехота.

Я хорошо помню ту ночь. На льду скользят и падают кони, справа и слева по берегам Дона пожары. Горят хутора. Между пожарищами темень непроглядная. По дорогам разбросана разбитая вражеская техника, окоченевшие трупы. Ворота прорыва. В них и устремилась наша дивизия. Строжайший приказ: дальнейшее движение в тыл противника только ночью, только скрытно! А что значит скрыть в тылу противника движение кавалерийских дивизий? Ведь их в нашем корпусе не одна. Кавполк — это почти 2 тысячи лошадей, десятки саней, три артиллерийские батареи — две пушечные и одна минометная, около тысячи всадников. В дивизии три таких полка, да еще нам придали танковую бригаду. Даже если полк идет очень организованно, колонна не растягивается, и то получается цепочка километров в пять. А дивизия? Это уже около 20 километров.

Нужно было так спланировать движение, чтобы к рассвету выйти обязательно к населенному пункту и в нем найти укрытие и для людей, и для лошадей, и для техники.

«Выйти к населенному пункту…» Но ведь мы были в глубоком тылу у противника, и почти в каждом селе у него были гарнизоны, а между гарнизонами установлена связь. Пришлось гарнизоны уничтожать внезапными короткими налетами так, чтобы они и тревоги поднять не успели. Как только входили в населенный пункт и размещались по хатам, по сараям, тут же выставляли посты наблюдения. Следили за тем, чтобы по улицам не было, никакого лишнего хождения.

Днем немецкие самолеты утюжили села, открывая огонь из пулеметов. Очевидно, немецкие летчики рассчитывали на ответный огонь с нашей стороны. Но приказ был строжайший: ни в коем случае по самолетам огня не открывать. Так и не удалось противнику обнаружить нас. Мы уходили все дальше и дальше в тыл.

Приказом командира дивизии нашему полку при поддержке нескольких танков предписывалось захватить город Валуйки. Мы шли к городу, уже бывшему однажды победной вехой одного из полков нашей 11-й Морозов-ской дивизии 1-й конной армии в гражданскую войну.

Из разведотдела дивизии сообщали, что Валуйки заняты двумя полками итальянской пехотной дивизии, несколькими подразделениями немецкой пехотной дивизии, двумя строительными батальонами. Кроме того, в городе две танковые роты, артиллерийский полк и зенитный дивизион. Подступы к городу с востока прикрыты подготовленными к обороне зданиями, на окраине с юга — противотанковый ров. С северо-востока и юго-востока — сплошные проволочные заграждения. Вдоль улиц в городе — ДЗОТы…

Да, не простым был валуйский «орешек».

Остановились в одном небольшом селе. Это было, по-моему, 17 января. Случайно я узнал, что с нами вместе расположатся несколько подразделений штаба дивизии и Особый отдел. Можно встретиться с Братенковым, давно я его не видел.

— Нет, товарищ начальник, — возразил дядя Коля. — Прежде всего надо немного отдохнуть. Да и Братенков не машина. До ночи еще время есть.

Он был прав. Надо признать, хотя я и держался к тому времени в седле довольно уверенно и чувства мои к «четырехногому» транспорту уже не определялись шипением «проклятущая» и «чтоб тебя…», все же ночные переходы но 30–40 километров давались нелегко. Впрочем, похвалиться легкостью преодоления этих двух сотен километров ночных маршей вряд ли кто мог.

Проспали мы с дядей Колей часа три. Он занялся «транспортом» — моим Разбоем и своей вороной коротконогой Тумбой, а я пошел искать Братенкова.

— Товарищ лейтенант, прошу подождать! — остановил меня часовой у крыльца большой хаты.

— Что, отдыхает?

— Нет. Просил никого не пускать.

— Я подожду, а ты доложи: прибыл оперуполномоченный из 250-го кавполка.

Пожав плечами, казак вошел в сени. Не успел я даже закурить, как он вернулся.

— Майор велел зайти.

— Вот видишь, а ты: «Не пускать!»

В большой комнате, основную часть которой занимала, как и везде в российских деревнях, русская печь с лежанкой и полатями, на лавке за столом сидел Братенков. Напротив — двое мужчин. По виду — местные.

Братенков, не представляя меня, кивнул на свободный край лавки.

— Садитесь. Слушайте. Это товарищи из местного партизанского отряда.

Разговор шел, как я вскоре понял, о выполнении задания нашего командования. Связь с местными партизанами была установлена по решению командира корпуса генерала Соколова. Замысел был такой: Валуйки освободить внезапным ударом, с ходу, не дав противнику возможности подтянуть подкрепление, эвакуировать из города технику и многочисленные армейские склады. Предстояло взорвать железнодорожное полотно на участках Валуйки — У разово и Валуйки — Волоконовка. Об этом и шла речь.

— Вы должны знать, — обратился Братенков ко мне, — что в операции участвуют партизаны. Предупредите ваших командиров эскадронов. И смотрите, чтобы неприятностей не было.

Получив подробный инструктаж, я ушел к своим. До Валуек оставался