Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая - Юн Чжан

Этот великий князь, рябой, как и подавляющее большинство мужчин его времени из-за перенесенной в детстве оспы, все-таки считался весьма симпатичным. Выдающийся фотограф Джон Томсон, позже делавший его снимки, сказал, что великий князь Гун «имел голову, форму которой френологи назвали бы превосходной. Он обладал проницательным взглядом, а лицо его в состоянии покоя носило выражение отстраненной решительности». Садясь, он принимал позу, положенную маньчжурскому аристократу: колени слегка раздвинуты и ступни располагаются слегка в стороны. Он носил халат с драконами, расшитый золотыми нитями, шапку, увенчанную пером на нефритовой застежке с разноцветной пуговицей, где было обозначено его звание. Именно так должен выглядеть настоящий великий князь. Как только он брал в руки свою трубку с длинным мундштуком, тут же у ее искусно изготовленной и украшенной драгоценными камнями чашки появлялось пламя, извлеченное слугой, павшим на колено. Эта трубка великого князя хранилась в отделанном черным атласом сапоге, в его внутреннем отделении, которое в наши дни называется «карманом» джентльмена. В таких карманах держали самые разные предметы – от табака до государственных документов, от сладостей до кусочков ткани, с помощью которых аристократы вытирали рот и свои палочки для еды из слоновой кости после трапезы. (Собственные палочки для еды они обычно носили с собой.) Чехол от палочек для еды и многочисленные украшенные драгоценными камнями предметы, в том числе веер, висели на кушаке великого князя. Во время проезда по столице его паланкин снабжался балдахином, а вокруг выстраивался пестрый кавалерийский кортеж. Все участники движения тут же уступали ему дорогу. При приближении к месту назначения всадники устремлялись вперед и предупреждали народ о скором прибытии князя, чтобы люди могли выстроиться в шеренги для его приветствия.

Император, брат великого князя Гуна, не разрешил великому князю опускаться до личного приема европейцев, пусть даже они до поры до времени считаются победителями. Однако великий князь сам понимал, что к чему, и относил такое распоряжение своего брата к невыполнимым в реальной жизни. Он самолично подписал договоры с британцами и французами, даже заранее приехал к месту встречи и дожидался лорда Эльджина. Когда Эльджин прибыл в сопровождении 400 пехотинцев, сотни кавалеристов и двух оркестров, исполнявших марши во главе процессии, великий князь Гун подошел его поприветствовать, прижав сложенные руки к груди. То есть он как будто шел навстречу с равным по положению в обществе человеком. Лорд Эльджин, если верить утверждению генерала Гранта, «ответил ему надменным, презрительным взглядом и лишь слегка поклонился, после чего у несчастного Кунга (Гуна) кровь должна была застыть в венах. Его с полным основанием можно назвать благовоспитанным человеком…». Высокомерие Эль-джина очень скоро пошло на убыль. «Эти два государственных представителя. проявили готовность обращаться друг с другом на равных, а не свысока». Европейцев подкупало миролюбие великого князя Гуна, и они прониклись к нему симпатией. Когда они расстались, Эльджин прислал ему прощальное письмо, в котором высказал свое пожелание, состоявшее в том, чтобы в будущем внешнюю политику Китая поручили заботе великого князя Гуна.

Император Сяньфэн заключенные договоры одобрил и похвалил великого князя Гуна за добросовестное отношение к порученному делу. Затем император отдал распоряжение распространить сведения об этих договорах по всей территории его империи, для чего разослать их во все провинции и вывесить на всеобщее обозрение в Пекине. «Те, кто рассчитывал воспользоваться благоприятным моментом войны для организации мятежа, теперь подумают дважды, узнав о восстановлении мира», – сказал он. Один человек записал в своем дневнике, что, увидев такое объявление, он заплакал: китайского императора упомянули на равных с британским и французским монархами, что этот китаец назвал «немыслимым делом, а также невероятным падением нашего престижа».

Однако наибольшую пользу извлекла из этой войны третья сторона – северный сосед Китая – Россия. Ноября 14-го числа великий князь Гун с русским посланником Николаем Павловичем Игнатьевым подписал договор, по условиям которого России отходили тысячи квадратных километров территории севернее реки Амур и восточнее Уссури, по которым сегодня проходит граница. Эту область, в целом считавшуюся «местом пустынным и совершенно неосвоенным», сдал России в 1858 году начальник Маньчжурского гарнизона генерал Ишань. Причем произошло это в момент паники, когда русские только припугнули противника. Этот генерал, кстати, в период Опиумной войны показал себя лжецом и безнадежным трусом. Договор, состоявший из трех параграфов, уместившийся на одной страничке, император Сяньфэн утвердить отказался.

Но затем этот в высшей степени никчемный листок бумаги связали с деятельностью великого князя Гуна, который включил его в Пекинский договор с Россией. Н.П. Игнатьев уверил великого князя, будто именно он убедил британцев и французов согласиться на мирное урегулирование конфликта, и поэтому его стране полагается награда. Великий князь Гун сообщил своему императору о том, что господин Игнатьев ничем подобным не занимался; на самом деле он «побуждал британцев и французов к вторжению» на территорию Китая. Теперь он всего лишь «пользуется благоприятным моментом, раз уж находится в Пекине, чтобы выторговать нужные ему уступки». Но, считая Николая Павловича «человеком чрезвычайно изобретательным и невозмутимым», великий князь опасался того, что тот «постарается навредить» и «принести непредсказуемые беды» в отношениях с европейскими союзниками. Поэтому он посоветовал пойти ему навстречу. Император Сяньфэн на чем свет стоит ругал Игнатьева, называл его «непревзойденным негодяем», однако согласие дал. Даже притом, что какие-либо новые беды, притом что союзники спешили вернуться домой, представить себе было трудно. Вот так Цинская династия понесла крупнейшую в ее истории утрату своей территории. «С этим договором в кармане, – пишет правнук Николая Павловича Михаил, – Игнатьев со своими казаками оседлали коней и отправились в Петербург», и, «покрыв всю Азию верхом на лошадях за полтора месяца… он получил аудиенцию царя, его наградили орденом Святого Владимира, присвоили звание генерала и в скором времени назначили главой азиатского департамента министерства иностранных дел. Без единого выстрела он приобрел для России дикие земли площадью с Францию и Германию, вместе взятых, а также дальние земли Владивостока, ставшего новым портом русской империи на побережье Тихого океана».

Тот факт, что великий князь Гун шел на уступки без боя, указывает на отсутствие у него силы воли, и это предвидел его отец. Причем эта черта характера могла проявиться у него в любой другой решающий момент жизни. Сам император Сяньфэн в это время старался избежать встречи с западными посланниками в Пекине, которые требовали аудиенции, чтобы вручить ему свои верительные грамоты. Он находил перспективу встречи лицом к лицу со своими врагами непереносимой и поэтому попросил великого князя Гуна так преподнести им свой отказ, чтобы эту тему больше никогда не поднимали. Иначе, пригрозил раздраженный император, «если я вернусь в Пекин, а они придут опять со своей просьбой, я назначу тебя виноватым и примерно накажу». Великий князь Гун возразил: европейцы не вынашивают никаких злых замыслов, но император оставался непреклонным. Лорд Эльджин дважды во время своих приездов в Китай в 1858 и 1860 годах привозил написанные от руки послания королевы Виктории императору Сяньфэну с выражением доброй воли. Эти письма возвратились в Британию нераспечатанными, так как адресат их не принял.