Харассмент - Кира Ярмыш

Фейсбук ее одновременно развлекал и утомлял. Это противоречивое сочетание объяснялось тем, что больше всего Инга любила читать посты, которые вызывали у нее протест, недоумение или презрение. В малых дозах они ее забавляли, в больших – начинали раздражать.

У нее было несколько любимых персонажей – про себя она так и называла их, «персонажи», потому что в пространстве белого экрана они представлялись ей скорее героями книги, чем живыми людьми. Сама Инга писала в фейсбук очень редко и только по работе, но следила за обновлениями с жадностью – она упивалась своим положением стороннего снисходительного наблюдателя.

Ингиной любимицей была девушка, которая вот уже два года не могла найти работу. Все это время она жаловалась на безденежье и живописала свой быт, переходящий, по ее слезливым заверениям, от скромного к нищенскому, но продолжала не работать ни дня. Инге было ужасно интересно, на что она все это время живет. Девушка в постах клялась, что согласится на любую работу – секретарем, няней или поломойкой, но каждый раз, когда в комментариях люди делали ей конкретные предложения, она отказывалась: то у нее была аллергия на собак, то она «не имела ресурса» общаться с большим количеством незнакомых людей, то испытывала страх телефонных разговоров, то у нее и вовсе заклинивал дверной замок, лишая ее возможности попасть на собеседование.

Вторым любимым Ингиным персонажем был молодой человек, который как раз много работал, но жаловался на выгорание. Инге было его искренне жаль, но ее зачаровывала его безграничная откровенность. На аудиторию в тысячу подписчиков он рассказывал о своем упадке сил, проблемах с питанием и алкоголем, ночных истериках и страхе смерти. Он описывал свои сессии у психотерапевта, в подробностях запротоколировал долгий и мучительный развод с женой, а также несколько раз с мрачным наслаждением рассуждал о суициде. Временами Инга даже испытывала некоторое облегчение, натыкаясь на его новый пост, – по крайней мере, у него хватило сил его написать.

Была у нее в друзьях и ревностная феминистка, которая в основном публиковала образовательные статьи, но иногда делилась и собственным жизненным опытом. Читать ее Инге было даже интересно, но мир, состоящий из мужчин, женщин и проблем, порожденных их полом, казался ей очень тесным. Она не понимала, как феминистке самой не надоедает топтаться на таком крохотном пятачке.

Вообще феминистки в Ингиных глазах составляли отдельную фейсбучную категорию, и однажды она в порыве исследовательского интереса подписалась сразу на нескольких. Ее умиляло, как подчеркнуто научные термины вроде «интерсекциональности» соседствовали в их постах с наивно-трогательными словами вроде «сестринства», но самым поразительным было, когда они принимались ругаться между собой. Это случалось постоянно – то одна, то другая оказывалась меньшей феминисткой, чем остальные, и ее на все голоса принимались осуждать. Это было как игра – звание «недостаточной феминистки» переходило по кругу, поэтому каждая успевала ею побывать.

Первое, что Инга увидела сейчас, зайдя в фейсбук, была фотография открытого ноутбука с заставкой фильма «Двойная жизнь Вероники», кружки с чаем и вязания. «Прекрасный вечер с великим фильмом» – гласила подпись. Инга закатила глаза и листнула ленту ниже. Объявление о сдаче квартиры, фотка кота, реклама магазина пальто, черно-белая фотография какого-то старика с двумя абзацами текста. Инга пробежала по нему глазами – ее коллега с прошлой работы оповещала о смерти деда. «Жаль, что мы так и не съездили с ним в Германию, как договаривались, – грустно писала коллега. – А ведь я так хотела показать ему родину его любимого Гете». Это предложение заканчивалось эмодзи в виде разбитого сердца. Инга с упорством закоренелого ретрограда отрицала эмодзи, пользуясь исключительно круглыми скобками, но разбитое сердце под постом о смерти впечатлило ее больше обычного. Она почесала ручкой подбородок, раздумывая, ханжество это в ней говорит или чувство прекрасного.

Илья подошел так незаметно, что, когда он заговорил, Инга от неожиданности подскочила.

– Это никуда не годится, – сообщил Илья.

– Что? – испуганно спросила Инга, в первую секунду подумав, что он имеет в виду соцсети в рабочее время.

– Статья. Надо все переделать. Я отправил тебе письмо с правками, посмотри.

Инга торопливо свернула фейсбук и щелкнула по письму. Вложенный файл и правда был весь выделен красным.

– Соберись, Инга. Нужно это не только написать сегодня, но и согласовать с продажниками, а Свиридов по пятницам рано уходит.

– Я думала, это на понедельник.

– Нет, дедлайн – пятница. Я говорил на планерке, но ты, видимо, была занята чем-то более важным.

Инга отвела глаза.

– Хорошо, – смиренно сказала она. – Я сейчас все переделаю.

Ее самонадеянность стала очевидна довольно быстро – «сейчас» ничего не выходило. Инга больше часа возилась с правками, но в ответ только получила от Ильи новые. Она нервно взглянула на часы – было уже четыре, и надежда успеть на свидание вовремя начинала медленно таять.

В шесть Инга написала Антону, что, кажется, немного задержится на работе, в шесть тридцать – что задержится сильно, в шесть пятьдесят, умирая от стыда и обиды, – что встречу придется перенести.

«Прости, я была уверена, что успею, но начальник пристал со статьей», – добавила она.

«Да, начальники – они такие».

Инге эта ремарка показалась очень сухой, и она снова горячо застучала по клавишам:

«Я правда очень виновата. Не подумай, что я просто не хотела приходить и придумала отмазку».

«Все ок».

«Давай, может, завтра?»

«Завтра не смогу».

«На следующей неделе?»

«Давай попробуем. Спишемся».

Инга вздохнула и отложила телефон. Антон явно обиделся – да и кто бы на его месте не обиделся? Она с силой щелкнула по мышке, отправив Илье очередную версию статьи. Далась ему эта проклятая статья! Почему из всех дней именно сегодня? И Свиридов этот наверняка уже ушел, так что они возятся впустую. Инга откинулась на спинку стула и с силой крутанулась на нем. Она знала, что Илья, конечно, не виноват, но ей нужно было на кого-то направить свою злость.

К восьми вечера офис опустел – даже Алевтина, всегда сидевшая до последнего, уже ушла домой. Инга попросила ее по дороге выключить верхний свет в их части опенспейса, решив, что в полутьме с одной настольной лампой будет уютнее. Алевтина перестаралась и, не заметив, погасила свет повсюду. Теперь освещенными оставались только общие зоны: кухня, гардеробная, переговорная – и кабинет Ильи. Инга приподнялась на подлокотниках кресла и оглядела опенспейс. Он был пуст, только еще одна настольная лампа светилась в дальнем конце – кто-то из отдела маркетинга, как и она, проводил вечер пятницы на работе.

Инга вздохнула и, упав обратно в кресло, проверила телефон. Антон не писал.

Вокруг стояла неправдоподобная тишина, которую еще больше оттеняло еле слышное постукивание клавиш, доносившееся от дальнего освещенного стола. Пустой сумрачный опенспейс казался Инге таинственным, даже мистическим, как дом с привидениями. Для нее офис всегда был местом шума, суеты, яркого электрического света, и в представлении Инги он существовал как будто только днем, когда она сама в нем находилась. Теперь же у нее было чувство, что она заглянула на другую сторону, оказалась с изнанки реальности и здесь с ней может произойти что угодно.