Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова

Едва поползли слухи, Ошеров примчался к Потемкину.

– Гриш, ты ведь был там, в Ропше, ты ведь знаешь… Я не верю, что Орлов…

– Я стоял в карауле, – спокойно возразил Гриша, глядя на приятеля ясными голубыми глазами. – И ничего не видел. Но лицо Алехана после случившегося помню. Жуткое, отчаянное, но это – не лицо убийцы! Я чувствую, что Орлов невиновен. Но ничего более сказать не могу.

Это было не доказательство, но Сережа все же успокоился. Как бы он вынес развенчание нового кумира?

С первой встречи братья Орловы поразили воображение Сережи. Богатыри, добряки – душа нараспашку. Удаль, красота и сила. Вот кому надо подражать! У Сережи сердце трепетало от восторга и скрытой зависти, когда он слышал о новом «подвиге» братьев или же сподоблялся счастья видеть какую-нибудь из штучек Орловых. Алехан уже привычно и со скучающим видом разгибал подковы, разрывал в пальцах колоду карт, и это было не самое интересное. А вот когда появлялся в трактире, где веселились лихие братья, подобный им колосс Шванвич, тут начиналась потеха! Алехан, завидев дружка, тут же начинал потирать левую щеку, обезображенную глубоким шрамом – память о сабле, нежданно-негаданно опустившейся в ночной тьме на выходящего из кабака Алексея, с которым пьяный Шванвич только что повздорил. Тогда Орловы великодушно простили задиру. Но как-то так уж получалось, что мирно не жилось удальцам. Иногда драка, вспыхивающая из-за сущего пустяка – а на самом деле из-за вечного соперничества богатырей, становилась общей кипучей потасовкой. Сережа однажды и сам принимал участие в битве – конечно же, на стороне Орловых.

Их любили все. И все знали в столице. О красоте, отчаянной смелости и амурных подвигах Григория по Петербургу ходили легенды. Но рассказывали и о другом – о том, что злейшему врагу последнюю рубашку отдаст, коли тот в беду попадет, и никогда, при всей силе своей, мстить не станет ни за какую обиду. Все пятеро братьев-гвардейцев ладили между собой, но Григорий и Алексей сдружились особенно крепко, одного без другого и не видывали. Вместе кутили, вместе шутки выдумывали, от которых пыль шла коромыслом, вместе шиковали на наследство батюшки – новгородского губернатора – перед восхищенными собратьями. Вдвоем и заговорщиков к себе на дом привлекали, когда время подошло.

С Григорием Сережа Ошеров все-таки так и не сошелся близко и продолжал смотреть на этого петербургского идола издалека, как на солнце. Зато Алексей… Он сразу же взял юного Ошерова под свое покровительство. Добродушно забавлялся искренним восхищением мальчишки, называл его своим «орленком», «адъютантом», но часто Сережа замечал нешуточный интерес Алексея к своей особе. А вызван он был не иначе тем, что Ошеров, может быть, единственный из гвардейцев-соратников, не считая Потемкина, понял, отчего идут эти гремящие на весь Петербург разгулы и забавы. Понял и не скрывал этого от Орлова. Он разглядел в обоих братьях то же, что и в Потемкине, то, что вгоняло юного конногвардейца-философа в тяжелую меланхолию, а братцев Орловых, напротив, бросало в отчаянную гульбу: дано слишком много, а вложить – некуда. Даром уходят недюжинные силы: и ума, и души, и тела.

Но был еще человек, понимавший это лучше всех, пожалуй, – императрица Екатерина. И, сделав ставку на «орлов», она не ошиблась…

* * *

– О, племянничек! Сыночек, ангелок, здравствуй! – Дмитрий Иванович загреб Сережу в охапку.

Они впервые встретились после Екатерининской «революции».

– Поздравляю вас, дядюшка, с новой государыней! Все мы верим, что царствование ее будет Отечеству на пользу.

– Да. Говорят, просвещенная, великого ума монархиня. Ну да будущее покажет. Ты что же это? Писал, что в подпоручики произведен, так хоть бы навестил дядю-то, отпраздновали бы…

Сергей покраснел. С волнениями, со всеми радостными переменами ему было поначалу как-то не до дяди.

– Занят был, – начал оправдываться. – Обживаюсь. Домик купил на Фонтанке с садиком. Милости прошу, дорогой дядюшка, в гости!

– Уж и дом свой приобрел!

– Граф Орлов помог, выхлопотал мне у государыни вознаграждение за участие в событиях. Расписал, что я в своем полку едва ль не главным действующем лицом был. Ну, я, да… конечно, тоже… Подпоручика, думаю, так же он для меня просил.

– Граф Григорий?

– Нет, Алексей, его брат. Друг мой! – добавил не без гордости.

– Хорошая у тебя дружба. Нужная. Орловы-то, да… Теперь уже и графы. Высокого полета птицы, одним словом – орлы.

– Вы, mon oncle, не подумайте, – вновь покраснел Сережа, – я у Алексея Григорьевича ничего не просил. Он человек… такой человек! И дружба эта вовсе не «нужная», а от сердца.

– Так ведь, Сереженька, он же, говорят… Императора… того… – замялся Дмитрий Иванович.

– Ложь! – закричал Сергей. – Вот уж клевета поганая! Это, дядюшка, завистники выдумали. Вы не верьте.

– Вот и славно. Как я рад за тебя!

– Говорил же, что не пропаду, – похвастался Сережа.

– Только… это ж решиться надо было. А если бы раскрыли ваш заговор? Рисковал ведь.

– Не без этого, – потянул Сергей с самодовольством. – А впрочем… В заговорщиках-то, почитайте, весь Петербург ходил. У Петра Федоровича справиться бы со всеми силенок не хватило.

– Да уж, это судьба. Так чего мы все болтаем? Праздновать надо, праздновать!

Распорядившись насчет празднования, Дмитрий Иванович сказал:

– А я, mon cher, вновь за границу.

– Да что вы! Зачем же? Чего же вам, милый дядюшка, на Руси-то матушке не живется?

– Да живется, хорошо живется. Только, видишь ли… скучно как-то. Сколько на свете различных стран любопытных! Дела мои идут хорошо, имения доход приносят. Средства есть, отчего ж Божий свет не посмотреть. Опять же, я человек вдовый, ждать никто не будет. Вот закончу кое-какие делишки…

Сережа вдруг загрустил:

– А я скучать по вас буду! – выпалил неожиданно для дядюшки. – Ведь это вам я всем обязан…

– Слава Создателю! – Дмитрий Иванович, слывший вольнодумцем, искренно перекрестился, широко и размашисто. – Осознал, наконец! Голубь ты мой.

– Дядюшка, простите! – воскликнул Сергей. – Простите, что долго не навещал вас. Я…

И он бросился дяде на шею.

– Вот, еще чего, – бормотал растроганный Дмитрий Иванович, – твое дело молодое. Видишь, нам с Еленой Бог деток не дал, ты один Ошеровых отпрыск мужеска пола. Служи государыне. Не урони нашей родовой чести.

А с Потемкиным дружба разладилась. Нет, они не рассорились, продолжали в душе братски любить друг друга, но в последние дни заговорили словно на разных языках. Сергей дивился: Гриша государыней отмечен, пожалован, произведен в те же подпоручики, так с чего же он вдруг раскапризничался и на свет белый глядеть не желает? «В монахи пойду!» – одно твердит. Какая муха его укусила?

Потом еще сильнее недоумевал Сергей. Ведь явно оценила способности Гриши государыня! Потемкин уже съездил с поручением в Швецию, по прибытии был жалован придворным званием камер-юнкера, а потом… Потом царица долго решала, куда бы определить талантливого юношу, чтоб наибольшая польза была для дела. Странная во время моды на вольнодумство религиозность Потемкина, которую он не скрывал, которой не стыдился, его осведомленность в церковной истории, натолкнули государыню на мысль определить его на чиновничью должность в синод. «А там посмотрим», – решила она.