Пилюля - Артур Жейнов

– Что-то мне плохо. – У него участилось дыхание. – И уши закладывает…

– Все нормально, – Рита похлопала его по коленке, улыбнулась и протянула кисленькую карамельку. – Держи леденец, высшее существо, взлетаем.

Даже когда старик распахнул ставни и в комнату проник солнечный свет, она оставалась серой. Серый запыленный стол и старый покосившийся шкаф, серые от копоти стены, серые от грязи наволочка и одеяло. На полу, на кирпичах, лежал круглый железный лист, на нем тлели угли. Мудрый Хуши любил смотреть на пламя и разводил огонь прямо у постели.

– Все лежит, – кряхтел старик. Он подошел к двери и принялся стучать костылем по трухлявому косяку.

– Разваливается, сыпется… Ничего не хочет – вот и сыпется. Мертвое долго не живет! Вставай! – крикнул он, обращаясь к кому-то.

– Ну, чего ты ко мне пристал, старый? – послышался голос из глубины комнаты. – Я не могу стоять, у меня болят ноги.

Мудрый Хуши оглянулся.

– У меня все болит. Я был крепким, молодым и сытым. Зачем я притащил тебя, дармоеда? Из-за тебя я старый. У меня ломит кости и на руках мозоли. Стонешь по ночам, мешаешь мне спать. Берешь мой хлеб, рис и ничего не даешь взамен. Никто не ест просто так.

– Опять завелся…

– Если ты не встанешь, я позову своих племянников, и они поколотят тебя.

– Нет у тебя никаких племянников. Да и не пришли бы они к такому сквалыге.

«Ку-ка-ре-ку-у!» – закукарекали во дворе сразу несколько петухов. Отозвались соседские, и дальше, дальше… Волна петушиного крика покатилась по всему поселку.

Старик подошел к столу и взял пустую тарелку.

– Тут была лепешка. Ты съел мою лепешку. Теперь я умру с голоду. Стану худым, живот опухнет, а глаза закатятся. Я спас тебе жизнь, а ты воруешь мои лепешки!

Заскрипели доски, на пол упало одеяло. Еле передвигая ноги, на свет вышел симпатичный молодой человек. Волосы взъерошены, от того, что он смотрел на солнце, глаза его щурились и все лицо кривилось. На широкой спине отпечатались полоски досок.

– Ты ночью вставал и съел, – сказал парень. – Ты еще спросил, почему только одна.

– Ах ты, дармоед. Знаю, почему ты все забыл! Ты спрашивал, кто ты, я тебе расскажу! Ты лгун и мошенник. Ты всю жизнь обманом пробирался в дома доверчивых стариков, шарил по их кастрюлям и тарелкам, съедал все запасы и валялся в их постелях. Старики тощали, животы их распухали, глаза закатывались, а ты смеялся и закапывал их живьем в огороде.

Мудрый Хуши, опираясь на трость, обошел молодого человека, стал за его спиной и рывком сорвал с его плеча пластырь.

– Ау! – вскрикнул парень от боли. Старик пощупал его руку, провел ладонью по загорелой коже.

– Как на собаке, – прошептал удивленно. – Не бывает такого. Кто ты?

– Лгун и мошенник. Сам ведь сказал, – усмехнулся молодой человек.

Мудрый Хуши снял со стены и бросил ему под ноги плетеную корзину.

– Пошли работать. – Он подошел к двери, отворил ее и подпер палкой, чтобы не закрывалась.

Молодой человек, делая осторожные шаги, вышел на улицу. Старик украдкой следил за его ногами и чему-то улыбался.

– Как на собаке, – еле слышно прошептали губы.

Несколько часов Саня чистил и мыл куриные клетки. Таскал корзиной зерно из сарая, чистил и наполнял поилки. Мудрый Хуши все время был рядом, бродил по двору, подставляя солнцу морщинистое лицо, и повторял: «плохо работаешь, плохо».

– Скажи, мудрый, долго я буду на тебя батрачить? – спрашивал Саня.

– Пока не отдашь долг, – отвечал старик.

– И долго отдавать?

– Когда отдашь, узнаешь первым.

На обед Хуши сварил десяток яиц. Они ели, сидя прямо на траве, в тени пышного дерева. Старик говорил:

– Все расписано. Все, что будет, давно прошло. Все, кто были, остались здесь. Есть прошлое, которое ушло навсегда. Есть прошлое, которое будет после будущего. Убийцы и праведники, жертвы и палачи возвращаются. Молодой Будда когда-нибудь сядет под это дерево. Бог летает над кронами. Он только еще придумывает этот мир.

– Я не понимаю, – сказал Саня.

– Ты ходил по пшеничной куче, сними свою обувь, – попросил старик. – Не этот, вон тот, левый.

Молодой человек снял кроссовок.

Старик веткой нацарапал что-то на земле и прикрыл надпись рукой.

– Высыпь на ладонь зерна и сосчитай их.

Зерна вместе с песком посыпались на Санину ладонь.

– Семнадцать, – через десять секунд сказал он.

Хуши убрал руку. На земле было нацарапано число семнадцать.

Молодой человек задумчиво посмотрел вверх и почесал подбородок.

– Как?

Мудрый откусил очищенную от скорлупы часть яйца и, пережевывая передними зубами, ответил:

– Я просчитал… Твой вес, длину шага, зазор между ногой и ботинком, движения ноги, время…

– Это невозможно.

Старик ответил не сразу. Взял другое яйцо, треснул об колено.

– Я не понимаю цифр, я только вижу их. Но когда-то я знал глубину, значение каждой. Я чувствовал последовательность. В детстве я начинал шахматную партию и через десять ходов видел, как она окончится. Когда стал старше, просчитывал партию после первого хода.

– А сейчас?

– А сейчас я не играю в шахматы.

Мудрый протянул Сане яйцо:

– Почисть.

Саня обменял яйцо на почищенное.

– Сегодня я вспомнил свое детство. Вспомнил маму… и все… и туман… А вся память вернется? Люди, которые меня искали… которые хотели меня убить, кто они?

– Все в свое время.

Молодой человек закончил обед, вытер ладони одну о другую, растянулся на траве.

– Сколько тебе лет, мудрый?

– Я старый. Наверное, пятьдесят, может, больше.

– Не, тебе больше чем пятьдесят, – уверенно возразил Саня.

– А сто больше, чем пятьдесят? – спросил старик.

– Конечно.

– Тогда мне сто… или сто пятьдесят. Точно, сто пятьдесят. Я помню, что много.

После обеда Саня расстелил посреди двора старый облысевший ковер, усадил на него старика, взял из сарая лопату, наточил и отправился перекапывать огород. Мудрый принял позу лотоса и задремал. Его туловище и седая голова мерно покачивались из стороны в сторону.

Скоро к калитке, перешептываясь, подошли трое местных парней. Стучать не стали, дожидались, когда Хуши проснется. Минуты через две, не открывая глаз, мудрый махнул рукой. Калитка скрипнула, самый рослый из пришедших шагнул во двор и направился к старику.