Дама с простудой в сердце - Михаил Март

— Нетерпение — худшая из человеческих черт. Все еще только начинается, а ты порешь горячку. Годы иногда надо ждать, чтобы сделать один прыжок, но верный и точный. Ты получишь свои деньги, если научишься терпению. Они сами приплывут в твои руки на тарелочке с голубой каемочкой. Сейчас тебе не красть надо, а оберегать марки.

— Легко сказать — жди.

— Разве у тебя дел нет? Ты же в институт поступаешь. И обязана поступить. Твой имидж в дальнейшем сыграет главенствующую роль, милочка. Ты должна быть чище хрусталя, чище горного источника. Набирай очки теперь, потом поздно будет.

Ника печально кивнула головой.

Борис встретил ее на развилке. Теперь, помня наставления тетки, она уже не хотела афишировать свою близость с мальчиками. Надо сказать, ей в этом отношении везло. Она трижды бывала на даче у Бориса, и их ни разу никто не видел. Борис боготворил свою богиню, и она позволяла ему рисовать себя обнаженной. Вообще он ей нравился тем, что не навязывался и не приставал. Но тут сработал дух противоречия и Ника возмутилась: наедине с парнем на даче, без одежды, а он к ней не лезет. Она сама к нему прильнула, да так, что у Бориса кровь в жилах закипела. С тех пор он стал ручным, окончательно потерял голову, не понимая, что девчонка лишь насмехается над ним.

Теперь, натасканная теткой, она уже по-другому решила относиться к парню. Силовая поддержка ей очень пригодится. Всякое может случиться.

— Я уже два часа тебя жду, — обиженно сказал Борис. — Холодно.

— Ничего, не умер же! Вот что, Боря. Довезешь меня до развилки, и я соскочу. Лесом до твоего дома пройду. Нас не должны видеть вместе.

— Почему?

— Хочешь срок получить за совращение малолетки? Тебе двадцать, а мне шестнадцать. Не дай бог, слухи до матери дойдут. Ты еще не знаешь, что такое моя мамаша. Тогда мне конец.

— Ну хорошо. Как скажешь. Готов прятаться по углам, пока тебе не стукнет восемнадцать. А потом пошлю к твоей матушке сватов.

— Ты сначала на ноги встань. Нищета. За моей сестрой банкир ухлестывает, так и то мать его не очень-то жалует. Ладно, поехали. — Ника села на мотоцикл, и они помчались по проселочной дороге в сторону поселка.

Последний километр она прошла задами дачных участков. Борис ее встречал со своим громадным псом. Овчарка с кучей медалей на шее, будто лошадь с бубенцами, первое время рычала на девушку, но потом стала привыкать, и Борис перестал сажать ее на цепь при появлении Ники.

Самая большая комната с камином находилась на первом этаже. В нее попадаешь сразу с крыльца, сразу чувствуешь тепло и уют. Боря не закрывал окна до глубокой осени, пока не наступали морозы, и в помещении всегда стоял чистый воздух. С холодом успешно боролся большой камин, сжирающий уйму дров, но отлично поддерживающий баланс температуры. Вероника изумилась, войдя в дом. Стол ломился от деликатесов. Икра, балык, копченые угри, шампанское, водка и конечно же цветы.

— Ты что, ограбил банк? — спросила девушка. — Откуда такая роскошь?

— На выставке купили две моих картины. Шведы купили за валюту.

Ника прошла к столу и села.

— Может, ты и впрямь талант? Станешь великим художником. Вот тогда мать на твоих сватов другими глазами посмотрит. Она терпеть не может новых русских, но почтительно относится к талантам. Моя сестра тоже великолепно рисует, а я следующим летом поступаю в театральный.

Борис начал открывать бутылки.

— А у меня нет матери. Она умерла. Отец сидит в тюрьме. Зато у меня есть толкач, на которого я работаю, он пристраивает мои картины на выставки. Думаешь, это так просто двадцатилетнему сопляку? Нереально. Додик меня проталкивает. И ты знаешь, мои картины покупают. Но только не наши, а иностранцы. Не в той стране я родился. Здесь я никогда не стану художником с именем. А конъюнктурщиком быть не хочу.

— У меня нет толкачей. Я верю в свои силы. Сцена — мое призвание, и она будет под моими ногами скрипеть половицами. Я в этом уверена. За что сидит твой отец?

— Из-за Додика сел. Моего толкача.

— И ты на него работаешь?

— Так хочет мой отец. Он человек безвольный, несмотря на то что гений. Мог бы стать великим художником, но завистники, партийные функционеры от искусства, стул из-под него выбили. Он из тех шестидесятников, которых Хрущев грозился выкинуть из страны. Зря не уехал. Вся жизнь сложилась бы иначе. Нищенствовал, пока его не заметил

Додик. Давид Илларионович Добронравов. Адвокат экстра-класса. Уважаемый человек, а на деле первостепенный аферист и вор. Он и сделал из отца копииста. Мастера подделок. Мало того что отец сработал по его заказу копию в музее, так он его заставил подменить оригинал. План гениальный, как он считал. Но только отец мой художник, а не вор. Вот и засыпался. Дали ему восемь лет. Но Додика он не выдал. Теперь Додик купил все начальство в зоне, и отец сидит там, как персидский шах, и продолжает работать на Додика, делая копии с подлинников.

— Но зачем же?

— А затем, что я остался сиротой. Додик ему поклялся, что возьмет меня под свое крыло, пока отец будет сидеть и продолжать на него работать. Адвокат держит слово. В институт без экзаменов устроил. Мои картины пропихивает на выставки. Деньги дает. Так называемые курьерские. Я отвожу подлинники отцу в зону, тот делает с них копии, привожу назад оригиналы с подделками. Даже опытный искусствовед не различит, где настоящая картина, а где фальшивка. Только эксперты смогут определить по структуре холста и по составу красок. Либо путем рентгена.

— Класс! Великолепная идея. Но что этот адвокат делает с фальшивками?

— Возвращает их хозяевам. Ну, вот пример. Один из новых русских обращается к адвокату. Мол, хочу я, Давид Илларионович, застраховать коллекцию своей живописи. Помогите оформить страховку. Он же адвокат, уважаемый человек, знаток живописи и имеет огромные связи везде, где только можно их иметь. Додик смотрит коллекцию и говорит: «Требуется дорогостоящая экспертиза и много времени на оформление документов». Ему говорят: «Ради бога! Картины хлеба не просят и не прокиснут». Додик все делает, как положено. Проводит экспертизу, получает соответствующий сертификат, страхует коллекцию, и на все уходит не больше недели. А потом выбирает из коллекции самое ценное, и я отвожу картину или две отцу в зону. Тот делает копии, и через месяц Додик возвращает картины хозяину со всей документацией. Мало того что пара картин возвращается заказчику, написанная не рукой Добужинского или Сислея, а рукой Леонида Медведева, моего отца, так он с владельца еще берет бешеные деньги за услуги. Те платят и очень долго его благодарят. Потом подлинники уходят перекупщикам и вывозятся за границу, где оседают в частных коллекциях. Вот по такой схеме работает самый честный адвокат северной столицы. Я его ненавижу, этого гада!

Борис начал наливать шампанское в бокал своей гостьи, сам предпочитая пить водку. Во время рассказа он так взволновался, что у него заходили желваки на скулах. У Ники в голове начали блуждать какие-то идеи, но она пока не могла их сформировать в единое целое. Так что-то мелькало в мозгу короткими вспышками, но не очень определенно.