Молодые львы - Ирвин Шоу

– Нет, сэр.

– Черт возьми! И чему только сейчас учат детей в школах! – с раздражением воскликнул Арни. Он еще раз отпил из чашки. – Так вот моя биография, – продолжал он, несколько смягчаясь. – Меня приглашали в лучшие дома Нью-Йорка, я пользовался кредитом в четырех самых дорогих тайных кабаках. Мои фотографии нередко появлялись в газетах, меня часто приглашали выступать в различных комитетах и художественных обществах. Я перестал разговаривать со своими старыми друзьями, отчего сразу почувствовал себя лучше. Я уехал в Голливуд и в течение долгого времени получал там три с половиной тысячи долларов в неделю. А ведь это было еще до введения подоходного налога. Я научился пить, Томми, и женился на женщине, владевшей виллой в Антибе, во Франции и пивоваренным заводом в Милуоки. В тридцать первом году я изменил ей с ее лучшей приятельницей и, конечно, просчитался, потому что дама оказалась костлявой, как горная форель.

Арни снова шумно отпил из чашки. Майкл понимал, что ему не остается ничего другого, как сидеть в темноте и надеяться, что Арни не обнаружит его.

– Говорят, Томми, что я потерял свой талант в Голливуде, – тихо, словно декламируя, с нотками грусти в голосе продолжал Арни. – Что и говорить, Голливуд – самое подходящее для этого место, если уж человеку суждено потерять талант. Но я не верю этим людям, Томми, не верю. Я исписался, и все теперь избегают меня. Я не хожу к врачам, зачем? Они скажут, конечно, что я не протяну и шести месяцев. В любом порядочном государстве не разрешили бы поставить мою последнюю пьесу, но другое дело – в Голливуде. Я слабохарактерный интеллигент, Томми, а мы живем в такие времена, когда подобным людям нет места. Послушайся моего совета, Томми: расти глупым. Сильным, но глупым.

Арни тяжело заворочался на кровати и встал. В полумраке, на фоне окна, Майкл увидел его качающийся силуэт.

– И, пожалуйста, не думай, Томми, что я жалуюсь, – громко и воинственно заявил Арни. – Я старый пьяница, и надо мной все смеются. Я разочаровал всех, кто знал меня. Но я не жалуюсь. Если бы мне пришлось начать жизнь снова, я прожил бы ее так же. – Он взмахнул руками; чашка упала на ковер и разбилась, но Арни, по-видимому, ничего не заметил. – Но вот в одном случае, Томми, – торжественно добавил он, – в одном случае я поступил бы иначе. – Арни помолчал, размышляя о чем-то. – Я бы… – снова было заговорил он, но опять умолк. – Нет, Томми, ты еще слишком мал.

Арни величественно повернулся, прошел по захрустевшим осколкам и направился к двери. Томми не шевельнулся. Арни распахнул дверь и в хлынувшем из соседней комнаты свете увидел притаившихся на кушетке Майкла и Луизу.

– Уайтэкр, – кротко улыбнулся он. – Уайтэкр, дружище! Ты бы не мог оказать услугу старику? Пойди на кухню, старина, и принеси оттуда чашку с блюдцем. Какой-то сукин сын разбил мою чашку.

– Пожалуйста, – ответил Майкл и встал. Вместе с ним поднялась и Луиза. Майкл остановился в дверях и сказал: – Томми, тебе пора спать.

– Слушаюсь, сэр, – сонным голосом смущенно ответил мальчик.

Майкл вздохнул и отправился выполнять просьбу Арни.

О заключительной части вечера у Майкла остались самые сумбурные впечатления. Позднее он смутно припоминал, что как будто договорился с Луизой о свидании во второй половине дня во вторник, что Лаура рассказывала ему, как гадалка предсказала им развод. Но одно он помнил отчетливо: в комнате вдруг появился Арни. Драматург слабо улыбался, а изо рта у него стекали на подбородок капельки виски. Слегка наклонив голову набок, словно он застудил шею, не обращая внимания на гостей, Арни довольно твердо прошел по комнате и остановился около Майкла. Несколько секунд он стоял, покачиваясь, перед высоким французским окном, затем распахнул его и хотел перешагнуть через подоконник, но зацепился пиджаком за лампу. Освободившись, он снова полез в окно.

Все это происходило на глазах у Майкла. Он понимал, что надо сейчас же броситься к Арни и схватить его, но вдруг почувствовал, что его руки и ноги стали ватными, как во сне. Он очень медленно двинулся вперед, хотя и знал, что, если не поторопится, Арни успеет шагнуть в окно, вниз, с одиннадцатого этажа.

Позади себя Майкл услышал быстрые шаги, какой-то мужчина бросился к Арни и обхватил его руками. Несколько мгновений, ежесекундно рискуя выпасть, обе фигуры раскачивались на самом краю окна, освещенные темно-красным заревом неоновых реклам. Затем кто-то с силой захлопнул окно, и оба человека оказались в безопасности. Только тут Майкл увидел, что драматурга спас Пэрриш. Он успел добежать с другого конца комнаты, где находился буфет.

Лаура, пряча глаза, рыдала в объятиях Майкла. Ее беспомощность, необходимость утешать ее в такой момент вызывали у Майкла раздражение. И вместе с тем он был рад, что может сердиться на нее: это отвлекало его от мысли о том, как он опозорился. Впрочем, Майкл сознавал, что ему все равно не отделаться от этой мысли.

Вскоре комната опустела. Все были очень веселы, бесцеремонны и делали вид, что Арни просто-напросто сыграл шутку со своими друзьями. Арни спал на полу. Он отказался лечь в постель, а когда его пытались уложить на кушетку, всякий раз сползал с нее. Пэрриш, улыбающийся и счастливый, снова стоял у стойки, расспрашивая буфетчика, в каком тот состоит профсоюзе.

Майклу хотелось домой, но Лаура заявила, что проголодалась. Они оказались в какой-то шумной компании, втиснулись в чью-то машину, причем некоторых пришлось усадить на колени. Майкл вздохнул с облегчением, когда выбрался из переполненного автомобиля у большого, с крикливой вывеской ресторана на Мэдисон-авеню. Все расселись в столь же крикливо обставленном зале, стены которого были выкрашены в оранжевый цвет и почему-то украшены картинами, изображающими индейцев. Наспех набранные по случаю праздника неопытные официанты с грехом пополам обслуживали шумно веселящихся посетителей.

Майкл был пьян и чувствовал, что у него упорно слипаются глаза. Он молчал, так как убедился, что язык у него начинает заплетаться, едва он пытается что-нибудь сказать. Скривив рот в надменном, как ему казалось, презрении ко всему окружающему, он сидел и посматривал по сторонам. Внезапно Майкл обнаружил, что здесь же за столом сидит Луиза с мужем, Кэтрин с тремя студентами из Гарварда и Уэйд, причем последний держит Луизу за руку. Майкл начал медленно трезветь и сразу же почувствовал головную боль. Он заказал себе рубленый шницель и бутылку пива.

«Как все это противно! – с отвращением подумал он. – Бывшие возлюбленные, бывшие любовницы, бывшие никто… Но когда – во вторник или в среду – он должен встретиться с Луизой? А когда Уэйд встречается с Лаурой?.. Арни говорил о клубке змей, впавших в зимнюю спячку. Арни глупый, разочаровавшийся в жизни человек, но тут он прав. В подобном прозябании нет ни смысла, ни цели… Коктейли, пиво, коньяк, виски, еще рюмочку… – и все исчезает в тумане алкоголя: приличие, верность, мужество, решительность… И надо же было именно Пэрришу броситься через комнату к Арни. Возникла опасность, и он не стал раздумывать ни секунды. А Майкл стоял рядом с Арни и едва пошевелился, только вяло и нерешительно топтался на месте. Он стоял, чересчур полный и пьяный, обремененный слишком многими привязанностями, женатый на женщине, которая, в сущности, стала совершенно посторонним ему человеком. Иногда она прилетает сюда на неделю из Голливуда, напичканная всякими сплетнями. А пока она бог знает чем занимается там с мужчинами в эти душистые, напоенные ароматом апельсиновых деревьев калифорнийские вечера, он растрачивает здесь по пустякам свои лучшие годы, покорно плывет по течению, довольный тем, что зарабатывает немножко денег и что ему не приходится принимать никаких смелых решений… Только что начался тысяча девятьсот тридцать восьмой год. А ему тридцать лет. Ему нужно теперь же взять себя в руки, если он не хочет дойти до такого же состояния, как Арни, когда останется только выброситься из окна».