На новой земле - Джумпа Лахири

— Садоводство для меня — лучший отдых.

Цветы на заднем дворе… Руме пришло в голову, что они действительно оживили бы монотонную зелень ее лужайки. Ей было приятно, что отец проявил такой интерес к ее жилищу, более того, что он сам пожелал украсить его.

— Ты мог бы сказать мне заранее, куда едешь, — сказала она с мягким укором.

— Я так и сделал. Я оставил тебе записку на комоде в прихожей, что я поехал на разведку.

Рума повернулась к Акашу, чтобы отругать его за то, что малыш так напугал ее отъездом деда, и увидела пару сияющих глаз и розовые щеки, измазанные шоколадным кремом и покрытые крошками пирожного. Что это она, в самом деле, — Акаш ведь еще слишком мал, он не смог бы даже дотянуться до поверхности комода, и читать он конечно же не умел.

Когда магазин растений открылся, отец уехал туда снова, на этот раз прихватив с собой Акаша и освободив сзади достаточно места, чтобы можно было поставить кадки с растениями. Когда машина скрылась из виду, Рума вдруг осознала, что в первый раз предоставила Акаша полностью в распоряжение отца. Странно было находиться дома одной, она побродила из комнаты в комнату, хмурясь, беспокоясь, как бы Акаш не запросился вдруг к ней, не устроил в машине истерику. Она так привыкла к тому, что сын постоянно ходит за ней хвостиком, что остаться одной казалось чем-то совершенно ненормальным. Через час отец с Акашем вернулись — все заднее сиденье было завалено мешками с готовым грунтом, заставлено плоскими ящиками с цветочной рассадой, завалено лопатками, грабельками, тяпками. Отец попросил ее выдать ему рабочую одежду, которую не жалко было бы испачкать, и Рума, покопавшись в шкафу, вытащила старые брюки Адама и немного порванную клетчатую рубашку, которую они хотели передать в Армию спасения. Одежда была отцу велика, брюки висели мешком, плечи рубашки спускались чуть не до локтей, но он остался доволен. Весь день он провел в саду, перекапывая землю, выдергивая пучки травы и аккуратно отряхивая землю с корней, прежде чем отшвырнуть пучок в сторону. Рядом с ним росла полоса темной, влажной земли, в центре которой важно сидел Акаш, собирая червяков. Днем стало жарко, но отец только глубже надвинул на лоб бейсболку и упрямо продолжал копать. В час дня они с Акашем пришли на кухню и съели по сэндвичу с арахисовым маслом, после чего удалились на прежнее место и копались в земле до самого вечера, пока их не прогнали домой комары.

На следующее утро отец снова поехал в садовые ясли и привез оттуда огромный тюк торфяного мха, мешки тонко измельченной мульчи и контейнеры перегноя. В этот раз, кроме садовых принадлежностей, отец купил также надувной бассейн в форме крокодила, «несущего» воду на спине, и наполнил его водой из шланга. Акаш с восторженным визгом бросился в воду и уже не вылезал из бассейна целый день, плескался в воде, демонстрируя деду, как он умеет плавать, поливал из шланга себя, деда и зеленые насаждения, даже стремился отмыть своих любимых червяков. Они опять пробыли на улице целый день и вернулись домой, только когда за окнами начало темнеть. Поскольку Акаш не вертелся под ногами, у Румы освободилась масса времени, и она переделала множество дел, которые долгое время откладывала на потом: заплатила по счетам, разобрала бумаги, накопившиеся еще с переезда, и подшила их в папки. Затем она прошлась по ящикам Акаша, собрала вещи, из которых малыш вырос, и убрала их в мешки, а из подвала принесла вещи большего размера, переданные ей «по наследству» подругами. В зависимости от пола будущего ребенка, вещи Акаша можно было либо оставить, либо передать дальше. Правда, до критического сеанса УЗИ оставалось еще четыре недели, а потом она узнает, кто растет в ее животе — мальчик или девочка. Пока еще живот был не заметен, и ребенок не шевелился. Но, в отличие от первой беременности, в этот раз она не сомневалась в том, что внутри нее уже зреет новая жизнь.

Рума вытащила и перетрясла одежду для беременных, которую у нее хватило предусмотрительности оставить «на всякий случай»: брюки с эластичным поясом, длинные туники — скоро ей придется вновь надевать эту униформу. Потом она прошла в комнату Акаша — там стоял стеллаж, который она собиралась покрасить с того самого момента, как купила его десять лет назад в Бруклине, а потом использовать для хранения книг по юриспруденции. Пока на нем были сложены игрушки и книжки Акаша. Рума начала разбирать стеллаж, складывая игрушки в большую кучу на полу. Она попросит отца помочь снести стеллаж во двор и завтра же покрасит его. Она так увлеклась, что не заметила, как Акаш вошел в комнату и встал за ее спиной. Он был бос, золотистые маленькие ноги до колен вымазаны в земле. Рума испугалась, что он закатит истерику, потому что она трогала его вещи, но Акаш воспринял все как должное, деловито подошел к куче и стал выкапывать оттуда игрушки поменьше.

— Что ты собираешь делать? — спросила она.

— Мы с даду сажаем сад, — важно объяснил ей сын.

— Да? И что же ты посадишь?

— Да вот, все это барахло. — Он подхватил игрушки и целеустремленно вышел из комнаты.

Барахло? Сдерживая смех, Рума пошла следом. В саду отец выделил Акашу собственный участок под посадки, небольшой, размером не больше газетного разворота, и аккуратно разметил на нем небольшие лунки. Рума остановилась на крыльце и, подняв брови, наблюдала, как преисполненный важности Акаш присел на корточки, копируя деда, и начал засовывать игрушки в лунки. Он деловито закопал розового пластмассового слоника, потом резиновый мячик, следом несколько деталей от конструктора «Лего».

— Не закапывай их так глубоко, — заметил отец. — Не больше чем на палец глубиной. Ты еще можешь достать их пальцем?

Акаш кивнул. Он взял маленького резинового динозавра и принялся совать его в землю.

— А какого он цвета? — спросил отец.

— Красный.

— А на бенгали?

— Лал.

— Хорошо.

— А это — ниил! — закричал Акаш, указывая пальцем на небо.

Пока отец принимал душ, Рума заварила чай. Ей всегда нравилась церемония пятичасового чаепития, как бы официальное признание окончания дня, его перехода в состояние вечера, несмотря на то что солнце еще стояло высоко над горизонтом. Когда они с Акашем оставались одни, соблюдать эту церемонию казалось довольно глупым, поэтому сейчас ей было особенно приятно посидеть с отцом на террасе, расставив рядом чайник, чашки, блюдечко с соленым миндалем и тарелку с печеньем, умиротворенно глядя на озеро и слушая, как ветер тихонько шелестит листвой в кронах деревьев. Когда Акаш был совсем маленьким, он тоже издавал такой же тихий, исполненный блаженства шелест, который как будто шел из глубин его сытого сна. Листья перемигивались друг с другом, вспыхивая в закатном свете серебром, колеблясь в мягком бризе, как будто дрожали от холода. Акаша сморил сон, так он набегался за день и наплавался в бассейне, и весь дом был погружен в уютную, дремотную тишину.

— Если бы я здесь жил, я бы летом непременно спал на улице, — сказал отец. — Я бы поставил на террасу диван.

— Так это легко устроить.