Мертвые не лгут - Анна и Сергей Литвиновы

Лицо Барбоса стало выражать крайнюю степень неудовлетворенности. Если бы его таким увидела его секретарша Инна – да что секретарша, любой сотрудник его телекомпании, – он или она непременно затрепетали бы. Воистину затрепетали бы, и было отчего. Потому что за подобным выражением лица следовала вспышка гнева, сопровождающаяся порой полетом попавших под руку предметов или даже физическим воздействием. Но в том-то и штука, и это являлось оборотной стороной хорошего к интеллектуалам отношения, что Корифейчик генерального продюсера, находящегося в состоянии настоящего гнева, до сих пор просто не видел. И не знал, как тот может словесно высечь – а иной раз и зуботычину дать. Поэтому специально для него Борису Аполлинарьевичу пришлось пояснить ситуацию вербальным способом, причем выбирая лишь высококультурные выражения:

– Ах, Иван Соломонович, Иван Соломонович! Вся ваша идея, весь стержень, концепция – выше всяких похвал. Согласен, со всем согласен. И само ток-шоу, и состав гостей, и прямые якобы включения из Вешенской, и изящная подводка, и кода с участием так называемого духа – прекраснейшее наполнение, или, говоря современно, контент! Году в семьдесят девятом прошлого века цены бы не было подобной передаче! Но мы-то! Мы с вами! Мы, к сожалению, живем сорок лет спустя! В девятнадцатом году века двадцать первого! И проблемы, которые волновали наше былое высококультурное советское общество семидесятых-восьмидесятых годов, давно перестали, к глубочайшему сожалению, колыхать, – колыхать было жаргонным словом, но употребил его генеральный продюсер намеренно, чтобы хоть как-то оттенить свои медоточивые, высокоинтеллигентские речи, – да, колыхать теперешнюю публику. Ну, Шолохов. Ну, «Тихий Дон». Ну, сам написал или у друга-казака скоммуниздил. Или даже Гумилев ему помог. Кого это сейчас, дорогой вы мой Иван Соломонович, по большому счету волнует? Ну, вас. Ну, меня. Ну, двух-трех литературоведов и пару преподавателей филфака на пенсии. Ну, запустим мы эдакую передачу. И получим рейтинг – вы знаете какой? Хрен целых и хрен десятых. Все наши зрители еще в первой части программы, даже несмотря на вашу всепобеждающую харизму, убегут от нас к Малахову, Корчевникову или на шоу «Давай поженимся». Словом, вы на меня не обижайтесь, но сама идея передачи – да, Иван Соломонович, хороша. А вот конкретная тема с Шолоховым, вы меня простите, никуда не годится.

Что хорошо было в профессоре и телеведущем Корифейчике – он никогда не дулся и не обижался. И не цеплялся за свои предложения, единожды отвергнутые большим боссом. Напротив, тут же начинал фонтанировать чем-то новым – порой не менее, а даже более ярким. Так и в этот раз.

– Понимаю, Борис Аполлинарьевич, я вас очень хорошо понимаю. О темпора, о морэс[5]. Вами движут интересы нашего общего дела. Всемогущий рейтинг! Тогда давайте, может быть, разберемся с загадкой смерти Сергея Александровича Есенина? Кто не знает, кто не любит Есенина? После Пугачевой и Высоцкого он по популярности следующий. А ведь в его судьбе также имеется громадное количество неясных и чрезвычайно интригующих моментов. Например, его так называемое самоубийство. Всем интересно, сам ли он в действительности убил себя? Или ему помогли? Не случайно ведь говорят, что на водопроводной трубе под потолком гостиницы «Англетер» повеситься невозможно. И что за странный шрам судмедэксперты обнаружили у поэта на лбу? А порезы на руке и на теле? Недаром ведь стали говорить, причем сразу после кончины, что произошло убийство, которое организовал чекист Яков Блюмкин. А заказал убийство сам Троцкий, которого Есенин вывел в одной из своих поэм под фамилией Чекистов. Вот мы и спросим самого Сергея Александровича, начистоту, как на духу: что там было, в Ленинграде, в гостинице «Англетер», в декабре двадцать пятого года?

Барбос Аполлинарьевич внимательно выслушал распалительные речи профессора, но в конце все-таки укоризненно покачал головой:

– Ах, Иван Соломонович, Иван Соломонович! Опять мы с вами впадаем в тот самый грех гордыни! И излишней интеллектуальности, которая просто противопоказана такому каналу, как наш! Да любому противопоказана! Помните, как спросили у отца «Взгляда» Лысенко: что должен смотреть по телевизору интеллигентный человек? И как он ответил? Интеллигентный человек должен читать книги. Вот и наши с вами построения рассчитаны на того самого интеллектуала – читателя. Но те, кто читает, зомбоящик не смотрят. А которые смотрят – им по большому счету, увы и увы, с самой высокой башни наплевать на Есенина, Троцкого и Гумилева. Как, впрочем, и на Михаила Александровича Шолохова – придется заметить это с глубоким прискорбием.

– Тогда, может быть, Пушкин? – осторожно вопросил Корифейчик. – Уж Пушкина-то они знают?

Чуткевич полет мысли профессора прерывать не стал, поэтому собеседник снова начал бурно кипеть, фонтанируя своей эрудицией и фантазией:

– Ведь у Александра нашего Сергеича, солнца русской поэзии, сколько тайн в жизни было! Написал десятую главу «Евгения Онегина» или нет? А если да – где она и пусть, черт возьми, хоть что-то из нее продекламирует!

– Иван Соломонович! – предостерегающе поднял перст Чуткевич. – Да при одном упоминании об «Онегине» наш зритель немедленно заснет перед экраном. Хотя это бог бы с ним, тогда он с нами останется и рейтинг не обвалит. Но он на другую кнопку немедленно уйдет, где его не грузят!

– Хорошо, тогда давайте выясним – и у самого Александра Сергеевича спросим, и супругу его, Наталью Николаевну, к ответу призовем: дала ли она (я извиняюсь за свой французский) господину Дантесу? С царем Николаем вступала в интимную связь?

Чтобы потушить бурнокипящего Корифейчика, Чуткевич уже устал использовать аргументы о неясности содержания «ширнармассам» (то есть широким народным массам). Поэтому сказал просто:

– Временно́й горизонт очень далекий. В каком году Пушкин умер?

– В тысяча восемьсот тридцать седьмом.

– А баба его, иначе вдова?

– Наталья Николаевна Гончарова-Пушкина-Ланская скончалась в восемьсот шестьдесят третьем, – откликнулся всезнайка Корифейчик.

– Все равно очень давно, – с деланым сожалением покачал головой генеральный продюсер. – Аппарат Остужева не возьмет.

И тут скорее от отчаяния, чем всерьез, лысый телеведущий предложил:

– Тогда, может, Мэрилин Монро? А что? Очень секси и умерла загадочно.

Борис Аполлинарьевич вздохнул:

– Тоже не пойдет. Мэрилин – не наш человек. Америкосов народ теперь не любит, не восьмидесятые годы. Давайте, Иван Соломонович, вы у меня еще подумаете на ту же тему – но недолго. И послезавтра мы с вами снова встретимся. Очень жду от вас новых ярких идей – но доступных, вы понимаете, доступных! – причем любой тете Зине из Саратова. Я знаю, вы можете.

Он уважительно пожал Корифейчику руку, и тот выкатился из кабинета.

* * *

В ту ночь звонок разбудил Барбоса Аполлинарьевича в четыре утра.

Звонил Сам – градоначальник и вице-канцлер Вениамин Андреевич Шалашовин.