Эти глаза напротив - Анна Ольховская

– Убедится, что сплю, – робко улыбнулась Моника. – Я там смастерила из одежды и запасного одеяла подобие тела. И даже прическа у куклы есть!

– Какая еще прическа? Швабру положила, что ли?

– Нет! – облегченно рассмеялась девушка. – Мне мама несколько париков принесла, из-за этого, – она пригладила ладошкой отрастающий ежик волос (из-за страшных ран на голове Монику пришлось обрить наголо). – Ну, я один из них, который чаще всего надеваю, если захочется, и пристроила на подушке. Очень похоже получилось, честно! Если бы я не знала точно, что меня там нет, – подумала бы, что это я.

– Ну ты и фразочку завинтила! Ладно, Мата Хари, говори, зачем пришла.

– Я… – Моника смущенно шмыгнула носом и еле слышно прошептала: – Я про Арлекино поговорить хочу.

– Э-э-э, нет, дорогуша! Вот об этом нам как раз и нельзя говорить!

– Но…

– Никаких «но»! Моника, ну пойми ты – тебе нельзя нервничать! Никак нельзя! Иначе в очередной раз можешь не вернуться…

– Варечка, я не буду расспрашивать о том, как… о поисках, в общем. – Моника стиснула в кулачках край простыни. – Я… Просто… Варя, ты его видела?

– Кого? – Понимаю, вопрос из разряда идиотских, но именно такие и выскакивают без команды мозга.

– Арлекино.

– Да откуда?

– Варь, не надо… Не ври мне, пожалуйста!

– Ну хорошо. – Вот ведь наказание, а? – Видела я твоего Арлекино, видела.

Причем десять минут назад.

– И… какой он?

А в глазах – и надежда, и страх, и нетерпение, и ожидание, и снова страх…

И что мне отвечать прикажете? Попробую потянуть время, сообразить.

– В смысле?

– Ну… молодой, старый?

– Молодой.

– А я знала! – расцвела Моника. – Я чувствовала! Хотя иногда он писал так, словно прожил лет сто и испытал многое.

Это точно. Испытал. Большинству и не снилось подобное.

– Варечка, – девушка теперь смотрела на меня, как на добрую волшебницу, способную исполнить самое заветное желание, – он ведь красивый, правда?

Блин!!!

– А тебе обязательно надо, чтобы он был красивым? А если, к примеру, толстый, неряшливый, лысый…

Гм, насчет лысого не надо было.

– Нетушки! – рассмеялась Моника. – Арлекино совершенно точно не толстый!

– Откуда ты знаешь?

– Я… он мне снится. Он и раньше снился, еще до… – Она побледнела, на мгновение запнулась, а потом продолжила: – В общем, раньше. Но тогда – только силуэт. Словно он стоял все время против солнца. А теперь, с тех пор как я вернулась, я во сне вижу его ясно. И точно знаю – он не толстый!

– Ну, если ты его видишь теперь ясно – чего же спрашиваешь?

– А потому что после пробуждения я не ничего не помню! Нет, не так. Кое-что помню… Арлекино – он… Он высокий, стройный, у него очень красивые глаза, зеленовато-карие! А в глазах… Варечка, я тону в его глазах! В его любви, в его нежности! Я так хочу видеть это наяву! И тонуть наяву! И прикасаться к нему! И… я его люблю, – еле слышно закончила Моника. – Очень. И никто другой мне не нужен.

– Жизнь – штука долгая. – И почему я вдруг ощутила себя черепахой Тортиллой? «Я сама была такою триста лет тому назад». – Сейчас ты увлечена своим Арлекино именно из-за его загадочности, недоступности.

– И вовсе нет!

– Моника, ты любишь придуманный тобой образ.

– Я не образ люблю! Я… я его люблю! Его нежность, его силу, его надежность! Я знаю, чувствую – он всегда рядом! Он защитит, не оставит больше! И не нужен мне никто другой, не нужен!

– Ну все, все, успокойся. – Я прижала к себе снова задрожавшую девушку. – Не нужен – значит, не нужен. Тебе сейчас надо окончательно поправиться, окрепнуть. А потом уже будешь…

– Я не хочу потом… Мне он нужен сейчас, понимаешь? Очень нужен. Почему он не приходит ко мне? Если это он меня нашел, он меня спас, он…

Хорошо, что мой мобильный только на виброзвонке. Но даже от этого треска мы с Моникой едва не слетели с кровати от неожиданности.

И звонила, между прочим, Элеонора.

– Мама твоя звонит. – Я взяла телефон и укоризненно взглянула на Монику. – Сейчас мне влетит. Да, слушаю!

– Варечка! – Странный, какой-то обезумевший, больше похожий на сдавленный клекот крик Элеоноры резанул по нервам. – Скажи, что Моника… что моя девочка у тебя! Пожалуйста, скажи, что она у тебя!!!

Все страньше и страньше…

– Н-ну да.

– Слава богу!

– А что случилось?

– Ее хотели убить!

– Что?!!

– Пожалуйста, не оставляй мою девочку одну! Забаррикадируйтесь изнутри, никого не пускайте!

– Элеонора, да что с тобой?! Что значит – никого не пускать? И охрану тоже?

– Да! Я потом все объясню! Минут через десять приедет Игорь со свежими людьми, Дворкин обещал быть, Мартин тоже…

– Ничего не понимаю…

– Варечка, все потом! Сейчас – действуй!

И столько страха, столько напряжения было в голосе женщины, что я нажала кнопку отбоя и заторопилась к двери палаты. Надо проверить, что там такое. Вроде тихо, все спят.

Кстати, Мартин распорядился и насчет моей безопасности. Если честно, в первую очередь насчет моей. И на этаже постоянно находился кто-то из его личных секьюрити. Причем относились к своей задаче более ответственно, чем люди Климко. Во всяком случае, когда бы я ни вышла в коридор, невозмутимый тип в темном костюме непременно маячил поблизости. Они могли сидеть, ходить, болтать с медсестричками, но видно было, что дверь моей палаты постоянно находится в секторе их обзора.

Но для усиления мер безопасности напротив двери в мою палату установили еще и камеру видеонаблюдения.

А вот интересно – как Павлу удалось проскользнуть мимо камеры? Или он и цифровой технике умеет отводить глаза?

Вот именно это сейчас тебя интересует больше всего?! Нашла время!

– Варя! – Ох ты, а про главное действующее лицо Марлезонского балета я и забыла! А оно, вернее – она, очень даже действующая. И неугомонная. Вон, уже сползла с кровати и шлепает ко мне. – Варь, что происходит? Что тебе сказала мама? Ты так побледнела!

– Тише! – шикнула я, переходя на шепот. – Я сама толком ничего не поняла, но сюда мчится со всех сторон Москвы и Подмосковья эскадрон защитников.

– Защитников от кого?

– Понятия не имею! Моника, хватит болтать! Происходит какая-то ерунда, и мне надо хотя бы попытаться в ней разобраться!