Лунные танцы - Наталья Воронцова

Потом возникла следующая семейная проблема. Мать категорически возражала против отношений Станислава с Иреной Свенцицкой. Дескать, чувствует материнское сердце нечто этакое. Конечно, он знал, что для матери имеет огромное значение, какая женщина будет рядом с сыном. Но раньше он полагал, что мать одобрит любой его выбор. Но в этом случае она стояла насмерть: или я, или Свенцицкая. Ситуация для Вознесенского была крайне сложной, он вообще не любил принимать такие решения. Алла Семеновна в запале ссоры сказала ему однажды, что Ирена принесет ему большое несчастье, разобьет его жизнь. Почему — объяснить так и не смогла, но ее слова врезались в память Станислава надолго. И дело было не только в том, что Ирена была на пять лет старше Стаса, имела ребенка, мужа-заключенного и весьма замысловатую биографию. Мать не принимала Свенцицкую на каком-то глубинном, физиологическом уровне, она вызывала у нее отторжение. Вознесенский считал, что она просто ревнует…

Конфликт тянулся несколько лет. Естественно, Ирена объясняла причины такого поведения матери Вознесенского тем, что она не была еврейкой, а Алле Семеновне, дескать, не хватало человеческой терпимости для того, чтобы принять ее такой, какая она есть… В общем, чтобы не травмировать мать, Вознесенский постарался сделать сферу личной жизни, как и многие другие впрочем, закрытой для нее. На Свенцицкой, правда, тоже не женился. Вроде бы все остались довольны. Ирена жила как хотела, никогда не затрагивая тему брака. Мать перестала задавать ему любые вопросы относительно личной жизни. Навещал ее он всегда один. В конечном счете все материнские советы вообще стали сводиться к тому, как правильно завязывать шарф в холодную погоду…

А вот сестра не смогла урегулировать свои проблемы так же мудро. Тем не менее Вознесенский благодарил Бога, что мать не успела узнать самого страшного об Алинке. Да и отец не узнал — он не смог долго оставаться один. Станислав думал, памятуя о непростой совместной жизни родителей, что отец через какое-то время оправится от смерти матери, попробует начать сначала… Встретится с какой-нибудь одинокой женщиной своего возраста и успокоится наконец. Но в третью годовщину смерти Аллы Семеновны соседи нашли его мирно заснувшим навсегда в собственной постели. Говорили, наглотался снотворного. По ошибке или нет — теперь уж никто не узнает. Никаких записок он не оставил.

После смерти жены отец ужасно тосковал, практически ничего не ел, никуда не выходил. Его карьера рухнула, бывшие партийные соратники, кто мог, занимались мелким бизнесом или влачили такое же жалкое существование, как и он сам, чувствуя себя никому не нужными. Те, кого он когда-то тянул по партийной линии, внезапно достигли головокружительных высот и перестали с ним здороваться. Пенсия была такая, что прожить на нее было делом почти невероятным, а от любой помощи отец категорически отказывался. Опять же по рассказам соседей, у него слегка поехала крыша, он все время бродил по квартире, разговаривал с кем-то вслух, вспоминал то супругу Аллу, то какую-то Валентину и говорил, что ему послано наказание Господне. Оказалось, что он был гораздо серьезнее болен, чем можно было предположить… Мысли о том, чтобы попробовать начать жизнь с нуля, казались ему кощунственными. Когда Станислав звонил ему, отец говорил, что жизнь для него потеряла всякий смысл — Алла умерла, дело жизни рухнуло, дети выросли и ушли из дома, а он сам давно уже устал скитаться по земле. Вознесенский уговаривал его перебраться в Москву, обещал поддержку, но отец категорически возражал — говорил, что в Киеве родился, там и умрет. Так и произошло… Для Станислава это стало еще одним ударом.

Алинка довольно спокойно перенесла смерть матери и рыдала отчаянно на похоронах отца и часто приезжала потом на его могилу. Она по-прежнему жила своей, непонятной Вознесенскому жизнью, и даже смерть родителей не повлияла на нее. Продолжала общаться с какими-то хиппи, ненормальными художниками, музыкантами, поэтами. Говорила, что собирается продолжить учебу, но Стас ей не верил. Они отдалялись все больше.

Однажды он специально приехал к ней в Киев, чтобы поговорить по душам, упрашивал перебраться к нему в Москву, обещал дать интересную работу у себя в фирме, квартиру, устроить учебу за границей. Дескать, не чужие люди, надо держаться вместе. Но сестра только отнекивалась, у нее были свои планы. В конце концов Стас махнул рукой: большая девочка, пусть решает сама. Он сделал все, что должен был. А еще через год случилось то, чему Станислав не мог найти объяснение до сих пор.

Как-то раз Алинка позвонила ему и попросила помочь с документами — ей зачем-то понадобилось срочно поменять паспорт. Оказалось, что настырная девица по своей воле самостоятельно перебралась-таки в Москву и намеревалась поступать в какой-то институт. У Станислава отлегло от сердца. Должно быть, образумилась сестренка, созрела для новой жизни. Повзрослела… По телефону Алина несколько раз попросила его ничему не удивляться. После стольких лет чудачеств сестры Станислав был готов, кажется, ко всему. Но действительность превзошла все его ожидания.

Когда Вознесенский с букетом цветов примчался на встречу с сестрой, десять раз продумав все, что он ей скажет, за условленным столиком в кафе вместо его сестры сидел стройный, коротко стриженный молодой человек в затемненных очках. Очень красивый, с тонкими бледными руками. Станислав недоуменно посмотрел на него. Тогда незнакомец медленно снял очки, и Станислава едва не хватил удар. У молодого человека были очень знакомые серые глаза… А потом он протянул Вознесенскому руку и предложил сесть… Станислав не помнил, как промелькнули полчаса их общения — все долетало как будто через пелену тумана. У него очень болела голова, волнами накатывала тошнота. Когда до Вознесенского окончательно дошло, что Алина, которая звалась теперь Алексеем, встречается с ним только ради того, чтобы он помог ей с внесением изменений в паспорт (это было для нее грандиозной проблемой), он едва удержался, чтобы не влепить сестрице пощечину. В сердцах он бросил на стол оказавшийся ненужным букет, который все время неловко мял в руках, не решаясь отдать, и вышел, не прощаясь. У него больше не было сестры. Внутренне Станислав пытался убедить себя, что Алинка умерла — как мама, как отец…

— Ты же, кажется, в общежитии живешь? — Вознесенский вспомнил, что именно к общежитию подвозил Леру в один из вечеров после переговоров.

— Да. Уже пять лет. Но там у нас вполне сносные условия. В МГУ гораздо хуже… А так у меня всего одна соседка была, очень хорошая девочка с Урала, дочь мэра какого-то города. Но она уехала на практику в Италию — у нее первый язык итальянский. А мне разрешили пожить в общежитии до конца лета, пока первокурсники не начнут заселяться. Так что я сейчас вообще одна.

Вознесенский потихоньку подливал девушке ликер, ему хотелось, чтобы она стала чуть менее зажатой, чтобы улыбнулась. Он подумал, что уже очень давно не общался с молодыми девушками, со студентками. Сразу вспомнилась его собственная студенческая жизнь, комсомольские собрания, строгие однокурсницы и все казавшиеся тогда несбыточными мечты… Как долго он не вспоминал об этом периоде жизни! Надо будет прийти домой, да хотя бы фотографии посмотреть, Сережке, однокурснику, старому другу, позвонить…