Свободный полет одинокой блондинки - Эдуард Тополь

— А зачем ты это рассказываешь? Разве я прошу тебя разводиться?

— Нет. Но сегодня кончаются мои полгода свободы. Завтра я должен быть дома, в Анси. Поэтому мы приехали сюда. Теперь мы увидимся только через шесть месяцев.

Конечно, она поняла больше, чем он сказал. И все-таки не сдержалась:

— Ты негодяй.

— Подожди. Пойми, я же не думал…

Она перебила:

— Сколько таких прощальных ужинов было в этом номере?

— Какое это имеет значение? Я же не знал, что встречу тебя. Я оставлю тебе деньги — сто тысяч долларов, двести! Ты ни в чем не будешь нуждаться! Только обещай, что ты дождешься меня! Прошу тебя!

— Боже мой, — произнесла Алена по-русски, — я опять влипла! Опять!

— Что? — переспросил Алан. — Я не понимаю по-русски.

— А пора бы… — Алена вздохнула. — Конечно, мы будем тебя ждать.

— Мы? Кто «мы»?

— Дорогой, я тоже должна сделать признание. Я беременна. — Алена упредительно подняла руку. — Тихо! Не перебивай! И даже не вздумай просить меня об аборте! Я на третьем месяце, и как раз тогда, когда ты вернешься, нас будет двое. Можешь выпить за это. А я пить не буду, мне нельзя…

Пять месяцев спустя Алена — с огромным животом — медленно шла по детской секции многоэтажного парижского универмага «Les Halles» и складывала в тележку покупки — пестрое постельное белье для будущей новорожденной, розовые распашонки, ванночку, памперсы, бутылочки с сосками, погремушки.

Здесь же, в магазине, и с такими же тележками, нагруженными покупками, и корзинками с крошечными спящими малышами разгуливали молодые матери и бабушки. Алена засматривалась на этих малышей, а их матери заговаривали с ней, улыбались, спрашивали, когда у нее роды, и советовали, что купить.

Нагруженная пакетами и сумками, Алена на своем маленьком «рено» приехала домой, запарковалась, как настоящая парижанка, на крошечном пятачке перед жилым многоквартирным домом на недорогой улице Бон-Нувель и лифтом поднялась к своей квартире на пятом этаже, которую она арендовала тут по весьма скромной цене. Но, выйдя из лифта, остановилась — на площадке возле двери ее квартиры стояла стильно и дорого одетая брюнетка лет тридцати пяти, с умным и поитальянски красивым лицом и живыми темными глазами.

— Бонжур, — сказала она, — вы Алена?

— Да…

— Я Илона Кушак-Превер, жена Алана. Я хочу с вами поговорить. Могу я войти?

Алена открыла дверь своей квартиры.

— Да, пожалуйста.

И, занеся в квартиру покупки, тяжело села за стол.

— Извините, мне трудно с животом… Садитесь…

— Я понимаю. — Илона, осмотревшись, села напротив нее. В квартире уже стояли детская кроватка, коляска, столик для пеленания ребенка. — Когда вы собираетесь рожать?

— Через две недели.

— Судя по розовым распашонкам, это девочка.

— Да.

— А ты знаешь, что заранее, до родов ничего ребенку покупать нельзя, это плохая примета.

— У меня нет выхода. Как видите, я живу одна.

— Впрочем, это ничего, я позабочусь о девочке.

Алена изумилась:

— В каком смысле?

Илона достала из сумочки какие-то бумаги, положила их на стол перед Аленой.

— Что это? — спросила Алена.

— Это, — стала показывать Илона, — банковский чек на миллион долларов. А это бумаги на отказ от ребенка и билет Париж — Москва в первом классе. То есть ты подписываешь, что в момент рождения ребенка отдаешь мне эту девочку и тут же улетаешь в Россию. И получаешь за это миллион долларов. Договорились?

Алена посмотрела ей в глаза и сказала негромко:

— Вон отсюда.

Илона поморщилась:

— Подожди. Не нужно этих русских страстей, я тоже читала Достоевского. Я предлагаю тебе честную сделку…

— Вон отсюда, или я позову полицию.

— Как ты не понимаешь? Алан от меня никогда не уйдет. Это большой ребенок, который не может жить без своих игрушек — яхт, машин и таких девочек, как ты. Знаешь, какая ты у него по счету? Смотри… — Илона выложила перед Аленой веер фотографий, снятых, судя по ракурсам, скрытой камерой. На этих фото Алан был снят с разномастными девушками на яхте «Crazy», на лыжных курортах и на парижских улицах. — Знаешь, — продолжала Илона, — если при разводе я предъявлю эти фото в суде, вы не получите ни франка.

Алена оттолкнула фотографии.

— Уходите.

— Два миллиона! — воскликнула Илона. — Я дам тебе два миллиона за этого ребенка!

Алена тяжело поднялась, подошла к тумбочке и сняла телефонную трубку, собираясь набрать номер полиции. Но Илона вскочила и выбила трубку у нее из рук.

— Не смей! — крикнула она. — Имей в виду: или ты отдаешь мне ребенка и уматываешь в свою Россию, или я сгною тут и тебя, и твоего ублюдка! Мы в Европе уже на стенку лезем от вас, русских шлюх! Вы приезжаете, торчите на улицах, в клубах, а потом проникаете в наши дома и уводите наших мужей! Я потрачу десять миллионов, но я тебя уничтожу, и твоего ребенка тоже! Лучше возьми эти деньги…

Алена, поглядев на телефонную трубку, за которой она не могла нагнуться из-за своего живота, достала из сумочки мобильный и набрала номер.

— Полиция? Пожалуйста, рю Бон-Нувель, 8…

— Дрянь! Ты пожалеешь об этом! — Илона спешно собрала бумаги и фотографии и ушла, хлопнув дверью.

— Извините, — сказала Алена в телефон, дала отбой и, поддерживая руками живот, тяжелой разлапистой походкой женщины на сносях подошла к окну.

Из окна было видно, как на улице Илона села в черный «бентли» и уехала.

Слежку за собой она заметила через три дня, когда отъехала от офиса врача. Серый «пежо» шел за ней как привязанный, открыто и демонстративно.

Нахмурившись, Алена свернула в одну улицу, потом в другую — «пежо» не отставал. Подъехав к своему дому, Алена остановилась и, не выходя из машины, снова посмотрела в зеркальце заднего обзора.

«Пежо», остановившись в нескольких метрах позади нее, тоже стоял, ждал, никто не выходил из машины.

Вздохнув, Алена достала из сумки мобильный телефон и записную книжку, нашла нужную страницу и, глядя на нее, набрала номер.

— Бонжур, это мадам Бочкарева. Можно мсье Нектера? Занят? Не важно, передайте, что я буду через полчаса, это срочно.

И, не заходя домой, Алена поехала обратно в центр, к адвокату.

«Пежо» следовал за ней.

Толстяк Мишель Нектер был молод, не старше тридцати пяти, но даже по тому, как выглядел его офис (мебель девятнадцатого века, ковры, картины голландской школы и лепнина времен Наполеона), можно было уверенно сказать, что его адвокатской фирме не меньше века. А если принять во внимание ее расположение — в старинном особняке по соседству с Дворцом правосудия, — то можно легко прибавить еще сотню лет, поскольку позже приобрести целый особняк рядом с Дворцом правосудия стало не по карману даже адвокатам.