Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Ты очень красивая. А какое платье! – похвалил он.

Чтобы угодить Вивиан Обиньяк, Изора переоделась в черное платье с вышивкой на груди.

– Женевьева оставила мне вещи, когда-то подаренные ей хозяйкой. Теперь они мои. Хочешь чего-нибудь горячего? Чаю или кофе? Хотя, конечно, ты слишком торопишься…

– Изора, мне некуда спешить. По субботам мы заканчиваем раньше.

Тома снял плащ и головной убор и присел к столу. Казалось, он даже немного робеет.

– Теперь у тебя есть свой уголок, – констатировал он. – Родители не пытались с тобой увидеться?

– Нет, не к ночи будь сказано… Я начинаю жить никого не боясь, не испытывая ни холода, ни голода. Зато теперь есть риск, что я стану такой же массивной, как кухарка Жермен. Она дала мне сегодня бриошь, горшочек меда и немного вяленой ветчины. Что ты выберешь – чай или кофе?

– Решай сама.

Оба молчали, пока Изора ставила цветы в вазу, которая в итоге оказалась перед глазами у гостя.

– Помнишь? – спросил он, кивая в сторону букета.

– Конечно! Наше знакомство перед церковью в Феморо. Мальчишки из моего класса меня толкали, пока я не упала в грязную лужу. Тогда они утащили мои сабо. Я плакала, не смея встать, и тут появился ты. Тебе было пятнадцать, и ты уже спускался в шахту, а мне – всего десять. Ты догнал тех сорванцов, принес мои сабо, и в одном оказался букетик цветов…

– …которые я на бегу сорвал во дворе пресбитерия! – продолжил за нее молодой углекоп. Мне хотелось тебя утешить. Было больно смотреть, как ты лежишь на земле – бледная, с испачканным личиком!

– Когда ты вернулся, я уже встала. Помню, как ты сказал: «Не плачь, маленькая. Вот твои сабо. Только они все в трещинах. У тебя, наверное, ноги промокли!» А я, увидев рождественские розы, сразу перестала плакать, – улыбнулась Изора. – Я заварю чай с бергамотом – еще один маленький подарок моей будущей невестки Женевьевы.

– Минутку, я еще не закончил! – возразил Тома со своей лучистой улыбкой, от которой у девушки сердце начинало стучать в груди, как сумасшедшее. – В тот день, в декабре, я назвал тебе свое имя, а ты потупила глазки и прошептала: «Изора». Я никогда такого не слышал. Ты была похожа на потерявшегося испуганного котенка.

– Скорее на банальную мокрую кошку, – поправила его Изора. – Мне бы хотелось забыть о тех временах, Тома!

– А мне – нет. В нашу самую первую встречу я поклялся себе, что буду защищать маленькую Изору, которую скоро стал звать Изолиной.

Девушка повернулась к нему спиной, желая скрыть волнение. Подготовить заварочный чайник, налить в кувшинчик молока – простые действия помогали казаться безучастной и немного отстраненной.

– Я вспоминаю прошлое с определенной целью: чтобы ты поняла, что мы – давние друзья и не должны предавать нашу дружбу или отказываться от нее. Я много думал сегодняшней ночью и утром. Ты – очень добрый человек, Изора, и окажись на моем месте, простила бы меня, не стала бы осыпать упреками. Я сожалею о том, что мерзко себя повел, Изора. Прими мои извинения! Я так испугался за малыша, что вообще плохо соображал, что говорю и делаю. У Йоланты болел живот, и я разозлился, испугался и потому обвинил тебя во всех бедах.

– Я на тебя не сержусь, – вздохнула девушка, опускаясь на стул. – С отцом я к этому привыкла.

– Как ни грустно признавать, но в тот момент я проявил себя ничуть не лучше, чем он.

Тут уж Изора не выдержала. Она осмелилась посмотреть Тома в лицо, и вид у нее был расстроенный.

– Пожалуйста, не сравнивай себя с подлым садистом! – взмолилась она. – Никаких параллелей, если ты мне друг. И не будем больше об этом, раз уж пришел. Я думала, что больше тебя не увижу – разве что случайно, на улице. Боялась, что и тогда ты сделаешь вид, что не заметил меня…

С задумчивым видом она стала разливать чай. Тома мысленно восхитился ее грацией, перламутровой белизной кожи, сиянием глаз – таких синих, какие не часто встретишь.

– Мне здесь очень уютно, – объявила повеселевшая Изора. – Так повезло, что я получила место Женевьевы! Сегодня Бернар, садовник и шофер Обиньяков, возил меня на рынок в Фонтенэ – на заднем сиденье, как какую-нибудь знатную даму! Замечательная штука – автомобили: ездят быстрее, чем четверка лошадей! Я купила апельсины у зеленщика, а еще – лимон и ананас. Помню, когда жила в Ла-Рош-сюр-Йоне, умирала от желания его попробовать. А мясо! Видел бы ты, как я разыгрывала из себя привередливую покупательницу и расспрашивала с пристрастием мясника! Вот уж повеселилась! Я радуюсь с тех пор, как поступила на это место. Чуть не забыла – я купила подарок Анне, за свои деньги. Сейчас покажу, он – чудесный!

Было видно, что Тома развлек ее рассказ. Изора вскочила, подбежала к буфету, вынула сверток и, улыбаясь, вернулась к столу.

– Я знаю, что твой отец завтра едет в Сен-Жиль-сюр-Ви. Передашь ему от меня. Я не могу отлучиться: в воскресенье мадам Обиньяк принимает у себя кузенов, которые приедут то ли на обед, то ли на ужин – точно не знаю.

– Что это? Любопытно посмотреть! – заинтересовался он.

– Маленькая музыкальная шкатулка. Она из дерева и сделана в виде манежа с лошадьми. Они скачут под музыку – вверх-вниз, вверх-вниз. Внизу есть маленький ключик, который надо повернуть, чтобы привести в действие механизм. Сейчас я ее разверну! Ничего страшного – потом снова аккуратно упакую.

Через минуту они уже вдвоем любовались изящной безделушкой, раскрашенной в пастельные тона с позолотой.

– Ты, наверное, дорого заплатила за игрушку, – забеспокоился Тома.

– У меня отложено немного денег, я экономная. Кстати, здесь я буду получать очень хорошее жалованье. Я люблю Анну, и она, думаю, относится ко мне так же. Каждый раз, когда приезжаю в санаторий, стараюсь ее развеселить.

– Очень мило с твоей стороны – купить ей такой чудесный подарок. Я передам его сестренке сам, потому что завтра еду с папой. Йоланта останется дома с Пьером. В ее состоянии трястись в поезде нежелательно.

– Конечно. Поцелуй за меня Анну. Ты давно у нее не был, Тома. Боюсь, ты будешь поражен, увидев, насколько она переменилась. Очевидно, что конец близок. Но твоя маленькая сестренка очень сильная. Она знает, что скоро умрет, и все равно смеется, рассказывает сны и полагается на Господа и Пресвятую Деву с беспредельной верой, присущей невинным детям…

На глаза навернулись слезы, и Изора умолкла. Тома взял ее за руку и заговорил вполголоса:

– Изолина, посмотри на меня! Ты тоже – щедрая душой и очень сильная. Спасибо, что предупредила. А теперь посмотри мне в глаза и не плачь! Мы помирились и вместе устоим перед любыми невзгодами – даже перед лицом смерти!

Голос молодого углекопа вибрировал от необычайной, страстной уверенности. Изора подчинилась и робко подняла на него глаза. Тома улыбался, и его кудрявые русые волосы золотистым, мерцающим в свете лампы ореолом окружали лицо. Девушка затаила дыхание. Ее сердце забилось быстрее, а все тело охватила странная слабость – настолько она испугалась и обрадовалась, снова ощущая на себе власть невыразимого обаяния Тома. Он заслонил собой весь мир, и одного лукавого или умиленного подмигивания хватило бы, чтобы она забыла об остальных мужчинах. Любовь, которую она к нему испытывала, была выше плотских желаний, физического притяжения, божественных и людских законов. Жюстен перестал что-либо для нее значить. Он попросту исчез из магического круга, в котором она оказалась, – счастливая до потери пульса уже оттого, что Тома нежно держит ее за руку.