Раненый город - Иван Днестрянский

— Думаю, свой шанс Приднестровье упустило. Надо было не только против румын орать, но и внятно сказать молдавскому народу о том, как мы видим будущее Молдовы. Убедить людей, что мы не угрожаем её независимости. Предложения о создании федерации были очевидной, но плохой идеей, теперь это ясно. Федерацию многие молдаване поняли как угрозу. Надо было не парад суверенитетов продолжать, а действовать как можно раньше и дружнее, с самого начала бить морду погромщикам и провокаторам. Тогда и молдавские политики стали бы осторожнее… Но уличных драк избегали, продолжая надеяться на органы и Москву. У националистов боевики, а у нас митинги и забастовки, которых они не боялись вовсе. Ведь деньги в их карманах были не из бюджета, забастовки им только лодку помогали качать. Они и рассказывали молдаванам: «Глядите, вы остаетесь без денег и товаров благодаря подлым сепаратистам-забастовщикам!» Та же самая ошибка была допущена, что немецкими коммунистами, которые в тридцатых пропустили к власти Гитлера. Немцы идею создания советских республик не приняли. А таких штурмовиков, как у Гитлера, у Тельмана не было. Он все сдерживал рабочих-дружинников и надеялся на Сталина и Советский Союз. Но был предан. В целях высшей политики, разумеется… Так и мы были преданы. Полностью проиграли борьбу в Кишиневе, обособились за Днестром, и вместо драк заработали клеймо сепаратистов и получили войну. Это мы дали националистам возможность захватить власть, одурачить, призвать на борьбу с нами тысячи людей. И воевать потом пришлось в основном с ними, а не с зачинщиками этой подлости… Я вот который раз об этих вещах думаю… Ну почему же мы до всего доходим так поздно или не соображаем вовсе?

— Ха! Так ты умнее Смирнова вместе со всем его Домом Советов? Ну, братан, нахал! И как это Гершпрунг тебе за это морду не набил ни разу? — ухмыляясь, колет меня Серж.

— Твоя очередь пришла давать, ты теперь у меня собеседником вместо Гриншпуна…

— Во-во, учти, не то сверну на бок дюндель, — смеется он.

— Да не умнее я… Говорю же, задним числом… А когда началась война, надо было всерьез воевать, за всю Молдову. Чтобы как можно раньше вынудить Кишинев к серьезному компромиссу. Тогда и поддержки у нашей республики было бы больше. Более решительных и поддерживают решительно. Нам как воздух нужны были такие люди, как Костенко, но их наоборот гнобили. От больших дел наши политики отказались. Кроме российской поддержки ничего не видят. Чувствуется, и федерацию создавать они уже не хотят, думают лишь о том, что извлечь для себя из куска земли, который ими оторван. А с таким багажом разговоры о светлом будущем для маленькой ПМР — болтовня все. Единая Молдавия выживет, а разделенная? Ради будущего, несмотря на страх и жертвы войны, надо было думать не о разделе республики, а о победе. Потому что война без решительных целей, без твердого взгляда вперед — это бойня. Надо было меньше говорить о советской власти, потому что слишком многим ее двуличие набило оскомину. Надо было вместо воплей «Смерть фашистам и румынам!» взять тот же лозунг, что мы видели на молдавских бэтээрах: «За единую и независимую Молдову!». Вот тогда молдаване, которых кидали в бой против нас, реально ошизели бы. Ведь им рассказывали о сепаратизме и посылали в бой против сепаратистов! Но вместо этого логичного и правильного шага мы, приднестровцы, подтвердили их худшие опасения!

— Ты хоть понял, что сейчас пронес, профессор? — рыкает Достоевский. — С кем компромисс? Со Снегуром и Косташем, что ли?!!

— О, Боже! Да вовсе нет! Компромисс надо было заключать не с этими убийцами, а с другими людьми, которых выдвинул бы молдавский народ. И это случилось бы, если б нацистам крепко дали по роже! Такие люди в Молдове есть. Уверен, что со старлеем с Кавриаго и с теперешним комиссаром полиции мы заключили бы мир много лучше, если бы у них возникла возможность решать. Не было бы раздела Молдавии, не подняла бы голову бандота, и были бы твердые гарантии. А наши вожди не работали, не делали ничего для создания этой возможности, потому что не верили в наши силы… Так, как мы воевали, с такими стратегами, войн не выигрывают. Подписывать протоколы со Снегуром — это позор и всего лишь отсрочка времени. Первую войну не выиграли — вторую, через какое время она не начнись, проиграем. Тем более воевать некому. Вместо тех, кто начинал, набрали шпану…

— Без меня, — бросает реплику Серж.

— Я так тебя и понял. Без меня тоже. А жаль. Ведь совсем иначе могло повернуться… Не хотели многие молдаване воевать. Еще и с нами пошли бы!

— Могли. Я тоже думаю, как бы не из-за этого война кончилась.

Эта мысль может быть ближе к истине, чем кажется. После того как наладились отношения с полицейскими, они кое-что начали рассказывать. Непримиримых врагов Приднестровья, готовых уничтожить и изгнать русских любой ценой, в молдавских армии и полиции было немного. С другой стороны, ропот от приказных наборов на Днестр был сильный. Вылазки оголтелых националистов, воровство и неуправляемость волонтеров, бездарное командование вызывали у ОПОНа и кадровых частей национальной армии раздражение и гнев. Началась волна неповиновений и самосудов. Эхо осуждения продолжает еще витать над историей с расстрелом жителей в Гыске и провокациями двадцать третьего июля в Бендерах. Если бы объединились разочаровавшиеся и недовольные солдаты с обеих сторон, то политикам, затеявшим кровавую кашу, было бы несдобровать… Но не случилось. Ничего не принесла гражданская война Молдавии. Наверное, этот опыт больших дел, эмоций и страстей при близком к нулю, а если сказать честнее, отрицательном результате, иронизировавший надо мной нигилист Приходько и называл романтикой.

Пока я молчу, Достоевский, толкнув меня локтем, закидывает за голову свои грабли, пару раз со вкусом потягивается и встает.

— Ну вот что, умник. Ты тут кучу слов сказал, про все науку навел. А я тебе ту же речь проще скажу: С таким отношением к людям, какое здесь, я тут долго оставаться не намерен. Не стало войны — и не стало тут правды. Потому что правда — она для людей. Если она не для людей, то нет ее вовсе! Так-то, умник!

Жутко довольный своей мыслью Достоевский готовится с достоинством удалиться. Но я останавливаю его:

— Ты не спрашивал себя, Серж, зачем вообще мы в это ввязались?

— Нет. Должен же был кто-то это делать. А ты что, по-другому думаешь?

Да, должен. Единственный и неоспоримый аргумент в поддержку того, что мы делали. Исходя из элементарной справедливости, националисты должны были хоть как-то по роже получить. Тысячи обманутых ими крестьян, тысячи ставших на их сторону мелких чиновников и озлобленных обывателей должны были увидеть, что против силы найдется другая сила… Достоевский ковыряется, прочищая и заново набивая трубку. Как он может курить раз за разом, пока дым из ушей не пойдет? Меня, как отошел от нервных и нескончаемых летних перекуров, так с третьей сигареты подряд уже воротить начинает. И вообще, когда нервишки на прежнее место прочно встанут, отделываться надо от этой привычки…

— Да нет… то же самое думаю…

— Я себя о другом спрашивал, — сунув трубку в зубы и мартыновским жестом воткнув руки в брюки, хмуро заявляет бывший поджигатель, — почему «кто-то» — это я? Почему я должен, а другие нет? И откуда взялись все те, кому все равно, а тем более те, кому от меня в лоб причитается? Присяга, что ли, в Советском Союзе у каждого была разная? Ты мне только не тули, как обычно, про плохое воспитание, обстоятельства и семьи несчастных молдавских военных! Туфта это все. Частности. Должна под этим настоящая причина быть, которая людей в разные стороны в таких масштабах разбросала. Ты об этом думал, профессор?!