Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– Как же не изъявить? Изъявили! – воскликнул отец Василий. – Один из самых бойких тако изрек из толпы: «А что ж, мужики, тут думать? Умный поп хоть губами шевели, а мы, грешные, догадываемся! Коль есть манифест, стало быть, есть и государь!» Тогда и начали писаться своей охотой бывшие на сходе однодворцы сын Максима Прохорова Карп, да Никифор Бедрин, да разных помещиков крестьяне: вдовы Стафуровой, капитана Плешивцева, Льва Хардина, подпоручика Жадовского. Из крестьян прокурора Похвиснева записалось в казаки человек пятьдесят. И иные однодворцы села Липовка писались, всех уж и не упомню… Вот с тем набранным воинством подступили мы к Кинель-Черкасской слободе, а от нее, соединясь с отрядом, посланным Иваном Чернеевым тебе, атаман, в подмогу, пришли спешно к Самаре.

– В добрый час пришли, отец Василий, – поблагодарил Илья Федорович расторопного и смекалистого попа. – Не ныне, так завтра быть под Самарой крепкому сражению с войсками изменщицы нашему государю царицы Екатерины. – И к Ивану Яковлевичу Жилкину, который сидел на длинной лавке близ двери и поблескивал из сумрачного угла единственным глазом: – Надобно теперь же по Самаре и окрестным селениям и хуторам сколь возможно собрать верховых лошадей да посадить на них наших казаков, кто хоть малое умение приобрел владеть пикой и саблей. Пешему куда как тяжко будет по глубокому снегу на сражение с гусарами да драгунами бежать.

– Соберу непременно, Илья Федорович, – ответил вставая Жилкин.

– Тогда не мешкая поезжай. Коней сведешь в земляную крепость к гарнизонным конюшням, я сам отберу пригодных всадников.

Иван Яковлевич, звякнув саблей о косяк двери, вышел. Скоро с крыльца дома майора Племянникова, где ночевал атаман, донесся его покрик:

– Ванька! Веди моего коня! И сам садись верхом! Едем по срочному государеву делу!

Илья Федорович видел через верхнюю шибку полузамерзшего окна, как Жилкины выехали на улицу и поскакали в сторону самарского магистрата.

«Осторожно идет майор Муфель, – подумал Илья Федорович, вспомнив сообщение Гаврилы Пустоханова. – Огородил солдатскую команду казаками. Стало быть, наскочить на них нежданно, как наскочил государь на полковника Чернышева, вряд ли удастся. Эх, кабы мне еще хоть недельку времени! Собрал бы я да подготовил доброе мужицкое войско. Калмыцкий атаман Федор Дербетев вчера поздно вечером известил через нарочного, что к Ставрополю подступила команда подполковника Гринева… Вряд ли команда кинется ловить конных калмыков по заснеженным лесам… Скорее всего со спины на Самару ударит всей силой. А то и на пригород Алексеевск. С двух сторон в капкан возьмут меня, не вырваться будет. А коль не вырвусь – до самого Оренбурга старая Московская дорога откроется для нечаянного нападения на государя… А уцелеет мое войско, так и по другим крепостям оборону держать будет возможность, покудова государя извещу и Петр Федорович с достойной силой встречь мне выступит…»

Илья Федорович хлопнул ладонью о колено, распорядился:

– Вам, святой отец, покормив людей, немедля выступить в пригород Алексеевск и с тамошними моими помощниками радеть о сохранении крепости. От меня ж будет послан нарочный к ставропольским калмыкам с повелением прислать в Самару достойную команду. Пошлем нарочного и в вашу Сарбайскую слободу. Кто там за старшого остался?

– Отставной пахотный солдат, а ныне государев казак Агап Каюков, – ответил отец Василий, внимательно слушая атамана.

– Дадим тому казаку Агапу чин государева есаула и повеление собрать сколь возможную команду, чтоб стоял накрепко на новой Московской дороге от Казани на Оренбург и нас о движении супротивников извещал да при нужде сикурсовал бы к Самаре аль к Алексеевску, – решил Илья Федорович. – Потом повернулся к сержанту Звереву, который стоял пообок атамана, у стола: – Иван, проводи отца Василия и его команду в казармы и распорядись накормить. После напишешь мой указ сарбайскому есаулу Агапу Каюкову, как надлежит ему поступать во благо государя-батюшки.

Иван Зверев вскинул руку к треуголке, обратил к отцу Василию широкоскулое малоулыбчивое лицо, слегка поклонился, не зная, как командовать священником, сказал:

– Изволь, батюшка, пройти со мной к твоей команде.

Илья Арапов остался с Кузьмой Петровичем вдвоем. Сидели, молча смотрели в окно: Иван Зверев уводил сарбайских мужиков – кто в полушубке, кто в ватной зимней однорядке или кафтане, с самодельными копьями, с вилами, а кто и с оглоблей над головой…

– Кузьма Петрович, не грех бы и нам с утра похлебать горячих щец, а? – неожиданно встал с лавки Илья Федорович. И без всякого перехода спросил: – Каково у нас с большими пушками? Успеем ли поставить их на волжском берегу к обороне?

Кузьма Петрович поморгал красными от бессонницы глазами – всю ночь с дозором объезжал дальние у города караулы – ответил на тревожный вопрос атамана:

– Поутру прибегал ко мне в комендантскую канцелярию князь Ермак, сказывал, что непременно к обеду починят лафеты, поставят все четырехфунтовые пушки на санные полозья и свезут к Большому питейному дому. Там, дескать, ты повелел бастион соорудить. Так ли?

– Говорил я с поручиком Счепачевым о месте для пушечного редута, так он сказал, что сам подыщет удобное место. – Илья Федорович надел заячью шапку, пошел к двери. Вышли на крыльцо и оба крякнули: за щеки тут же цапнул крепкий с ночи мороз.

– Ишь ты, как бритвой провел не намыливши, – пошутил Кузьма Петрович. – Не зря мужики придумали, что мороз одетому кланяется, а раздетого сам посещает, аки птицу на лету бьет… А про редут мы с поручиком Счепачевым уже помозговали. Порешили соорудить из бревен защитную стену, чтоб солдаты из ружей не постреляли наших канониров, – говорил Кузьма Петрович.

– Хвалю за расторопность, Кузьма Петрович. – Атаман попридержал шаг, ожидая поотставшего Кузьму Аксака. – Большую надежду питаю я на сикурс от государю покорившихся калмыков. Эти конники с рождения, можно сказать, копьями да саблями владеть обучены. И лучники отменные. Что пикой колоть, что из ружья стрелять – под стать яицким казакам.

– С нашими пахотными казаками калмыки не в сравнение, – согласился Кузьма Петрович.

Из переулка, выше Большой самарской улицы, послышались гортанные разухабистые крики, с раскатом вынеслись сани, впряженные в тройку с двумя пристяжными конями около коренника.

– Нар-р-род, посторонись – стопчу! – Заломив соболью шапку, на санях стоял, широко расставя крепкие ноги в красных суконных штанах, самарский купец Тимофей Чабаев. Завидев на перекрестке государева походного атамана и его первого помощника, Тимофей, откинувшись телом назад, натянул вожжи, с усилием сдержал разогнавшихся коней, крикнул:

– Тпру-у, лихие! – И к Илье Федоровичу: – Садитесь, люди добрые, разом домчу до места! – На румяном лице Буяна Ивановича гуляла озорная улыбка. Рассеченная в кулачной драке левая бровь задралась вверх, будто купец до сих пор удивляется, как же это он не уберегся от столь щедрого гостинца. – Прослышал я, атаман, что кони надобны для сражения. Вот и веду двоих пристяжных. На третьем сам на сражение выйду.