Октавиан Август. Революционер, ставший императором - Адриан Голдсуорси

Нехватка продовольствия продолжалась несколько месяцев, побудив Августа отказать в разрешении провести публичные празднества в его день рождения. Он поручил нескольким бывшим консулам улучшить систему снабжения зерном, а тем временем выдал за свой счет дополнительные порции провизии тем, кто получал в Риме пособие от государства. Постепенно снабжение съестными припасами вернулось к нормальному уровню, и наступило более подходящее время для празднования. Гладиаторские игры проводились в память о Друзе, брате Тиберия, и председательствовали на них Германик и Клавдий. Последний был физически слабым, склонным к судорогам и заиканию и явно непригодным к военной службе, что требовалось для карьеры на любой государственной службе. Мать говорила о нем как о «чуде, которое природа оставила недоделанным», и любила оскорблять людей, говоря, что они «глупее моего Клавдия». Тем не менее на этом этапе считали возможным его появление на публике, хотя на играх он предпочел кутаться в толстый плащ, а не в обычную тогу, вероятно, чтобы скрыть свою внешность. Образ Друза опять возник в памяти, когда Тиберий освящал свой вновь построенный храм Кастора и Поллукса, назвав себя в этом случае Тиберий Юлий Цезарь Клавдиан, чтобы прославить свою бывшую семью так же, как и имя Цезарь.[683]

Отпрыски Юлии

Осталось совсем немного сведений о деятельности Постума в годы, последовавшие за его усыновлением. Он вступил в совершеннолетний возраст в 5 г. н. э., публично, но без какой-либо большой помпы, хотя даже это было лучше, чем та поспешность, с которой достигшего совершеннолетия Клавдия, тайно, под покровом темноты, быстро провели в храм Марса Мстителя. Семья еще должна была решить, в какой мере Клавдия можно было представлять вниманию публики. Постум был еще молод, и потому, возможно, отсутствие у него какой-либо публичной роли неудивительно. Он отличался от Клавдия силой и атлетическим сложением, но все наши источники утверждают, что имелись серьезные сомнения в его характере и умственных способностях, смутно намекая на его необузданный нрав и на изъяны в поведении, не уточняя, какие именно. Может быть, стоит вспомнить, что ко времени опалы его матери ему еще не было десяти, и он видел, что когда ее сослали, его братьев быстро продвигали и расточали им похвалы, а вот он был лишен этого. Вероятно, Постум начал добиваться большего признания.[684]

В 5 г. н. э. Август реформировал систему голосования в центуриатных комициях, добавив десять новых центурий, набранных из высших классов и названных в честь Гая и Луция. Теперь они должны голосовать первыми, подавая пример, чтобы остальные центурии, вероятно, последовали за проявленной римскими избирателями любовью к поддержке победителей. Изменение это, возможно, было случайным и стало частью долговременных попыток сделать деятельность государственных учреждений более стабильной, однако пришлось немало постараться, чтобы не допустить повторения случившегося в 6 г. до н. э. инцидента, когда центурии избрали Гая Цезаря консулом, хотя он не являлся даже кандидатом. Более чем вероятно, что честолюбивые личности видели в Постуме возможность достичь собственного возвышения. Быть может, юноша говорил или поступал неблагоразумно и постепенно утратил доверие Августа. В 7 г. н. э. ожидали, что по достижении семнадцати лет он, наконец, обретет публичный статус и ему будет предоставлено командование некоторыми вновь сформированными частями с указаниями вести их в Паннонию, после чего он примет участие в боевых операциях. Вместо него это было поручено Германику.[685]

Опала Постума, кажется, прошла несколько этапов. Сначала его в наказание отправили в Суррент (современный Сорренто) у Неаполитанского залива, где большую часть времени он провел за рыбалкой. Затем Август официально отменил его усыновление, и вместо Цезаря он вновь стал Випсанием Агриппой. Имущество, унаследованное им от отца, с ним не осталось, а Август употребил большую его часть на пополнение военной казны. Постум горько жаловался на это и особенно нападал на Ливию, так что в конце концов его сослали на крошечный остров Планазия, возле Корсики, и содержали там под строгим надзором. Подозрение, что Тиберий и его мать стремились удалить будущего потенциального соперника, разделялось многими уже в Древнем мире, то же можно сказать и о современных ученых. Возможно, в этом есть доля истины, но более вероятно, что Постум сам был виновником собственной гибели. Очень может быть, что в этом деле, как и в столь многих других, Августом руководила его жена, но он видел, что мальчик подрастает, и ему следовало иметь хорошее представление о его натуре. Ошибочно утверждение, что семье было угодно терпеть в Клавдии предполагаемую умственную и физическую слабость, и, следовательно, она могла допустить глупость или нечто еще худшее в Постуме: Клавдий не был сыном Цезаря и не считался одним из его наследников.[686]

Так как Постум в 4 г. н. э. был единственным внуком принцепса, его нельзя было легко игнорировать, разве только убрать куда-нибудь подальше. Август, быть может, уже сомневался в характере мальчика, но надеялся, что он выучится и станет человеком твердого характера и надлежащих способностей. Отсутствие у него какой-либо публичной роли даже после усыновления внушает мысль об общей осмотрительности гораздо больше, чем о ревнивой подозрительности Тиберия или его матери. Когда оказалось, что Постум не сможет стать лучше, чем он есть, Август отверг его. Позднее Тацит отмечал, что в действительности юноша не совершал никакого преступления, и трудно сказать, было ли какое-нибудь хоть одно деяние, возбудившее желание отказаться от него. Политическое соперничество, без сомнения, играло роль, но мнение наших источников о том, что за этой ссылкой стояли его характер и поведение, вероятно, является справедливым.[687]

В 7 г. н. э. Германик привел войска в Паннонию и таким образом именно он начал проявлять себя воином. Он еще был в роли подчиненного, и другие контингенты новобранцев шли в эту область под отдельным командованием; историк Веллей Патеркул с гордостью рассказывает нам, что он вел один из них, служа в действующей армии вместо того, чтобы исполнять свои обязанности квестора на этот год. Тиберий осуществлял общее руководство, спешно прибыв на фронт годом ранее. Кампания была тяжелой, и нападения соседних народов на близлежащие провинции отвлекли на себя некоторую часть римских войск, посланных на подавление восстания – еще одно указание на то, сколь благоприятно было для римлян то обстоятельство, что Маробод счел более выгодным сохранение мира, нежели воспользоваться в своих интересах временной слабостью. Начиная с этого момента он оставался верным союзником Рима, а в результате упрочивал и свое собственное положение.[688]

Борьба приняла широкий размах и часто носила ожесточенный характер, особенно по той причине, что многие мятежники служили в прошлом вместе с римлянами во вспомогательных войсках. Они понимали латынь, знали, как действуют легионы, а сами были гораздо более дисциплинированными, чем большинство племенных армий. В нескольких случаях римские действующие армии были остановлены и принуждены отступить, иногда они брали верх, лишь понеся тяжелые потери, а также не однажды повстанцы освобождали осажденный римлянами гарнизон как раз в период времени, достаточный для его спасения. В этот же момент Тиберий оказался во главе самой большой из собранных после гражданских войн римской армии, состоявшей из 10 легионов, 70 когорт вспомогательных войск, 14 вспомогательных кавалерийских ал, 10 000 ветеранов (которые, вероятно, в этом случае включали в себя людей вновь мобилизованных, а не просто тех, кто находился на последнем этапе прохождения военной службы), а также союзников, присланных фракийским царем и другими дружественными вождями. Это войско представляло собой более трети всей римской армии и было больше, чем любая из тех армий, которыми когда-либо предводительствовал Юлий Цезарь в ходе своих кампаний. Тиберий быстро осознал, что оно слишком велико для эффективного снабжения и управления, поэтому он через короткое время разделил его на несколько отдельных действующих армий. Даже в этом случае оно не включало в себя все войска, посланные на борьбу с восстанием. Всего на военной службе против паннонцев и далматов находилось пятнадцать легионов и примерно такое же по численности вспомогательное войско. При столь удобных условиях более чем половине всей армии понадобилось три года трудных операций, чтобы подавить восстание в одной провинции.[689]