Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси - Нил Гейман

Он коротко рассмеялся сквозь растрескавшиеся губы.

— Что тут такого смешного, а, бобик? — спросила Лора.

— Да свадьбу нашу вспомнил, — сказал он. — Ты дала органисту на лапу, чтобы он вместо свадебного марша сыграл песенку из «Скуби-Ду», когда ты будешь идти ко мне по центральному проходу. Помнишь?

— Ну конечно помню, дорогой! «И я бы тоже так хотел, когда б не спиногрызы».

— Я так тебя любил! — сказал Тень.

Он почувствовал на губах ее губы, и они были теплыми, влажными и живыми, а не холодными и мертвыми — и отсюда он сделал вывод, что это очередная галлюцинация.

— Тебя ведь здесь нет, правда? — спросил он.

— Нет, — ответила она. — Но ты зовешь меня, в последний раз. И я к тебе приду.

Дышать становилось все труднее. Веревки, которые врезались в тело, превратились в абстрактное понятие вроде свободы воли или вечности.

— Поспи пока, бобик, — сказала она, хотя с тем же успехом это мог быть и его собственный голос. И он уснул.

Солнце было — как потускневшая монета на свинцовом небе. Тень медленно начал осознавать, что не спит и что ему холодно. Но та его часть, которая начала это осознавать, была от него где-то очень далеко. Откуда-то оттуда, издалека, он понял, что рот и горло у него горят невыносимо, что они пересохли и потрескались. Иногда, среди бела дня, он видел, как падают звезды; а еще — огромных птиц размером с большегрузные фуры, которые на полной скорости неслись к нему. Но ни одна так и не долетела; и ни одна его не тронула.

— Рататоск. Рататоск, — в беличьей трескотне слышались откровенно бранчливые нотки.

Белка бухнулась, как утюг, но только оборудованный острыми когтями, ему на плечо и уставилась прямо в лицо. Интересно, подумал он, брежу я или нет: в передних лапках зверушка держала скорлупку от грецкого ореха, словно миску из кукольного домика. Потом она прижала скорлупку к его губам. Тень почувствовал воду и, сам того не сознавая, всосал ее, мигом опорожнив крохотную чашечку. Он покатал воду по растрескавшимся губам, по сухому языку, смочив, как мог, рот, а то, что осталось, проглотил. Впрочем, осталось совсем немного.

Белка прыгнула обратно на дерево и побежала вниз, к корням, а потом, по прошествии нескольких секунд, или минут, или часов, этого Тень сказать не мог (наверное, часы у меня в голове сломались, подумал он, и теперь все эти колесики, винтики и пружинки валяются где-нибудь под деревом, в пожухлой траве), белка вернулась со своей скорлупкой, аккуратно держа ее перед собой, и Тень выпил воду, которую она принесла.

Глинистый, с металлическим оттенком вкус воды наполнил рот, охладил саднящее горло. И от этого и усталость, и накатывающее безумие стали восприниматься легче.

После третьей по счету скорлупки пить ему уже не хотелось.

И тогда он начал бороться, растягивая веревки, молотя о ствол всем телом, пытаясь освободиться, спуститься вниз, уйти. И — застонал.

Узлы были завязаны на совесть. Веревки были крепкие, и держали они как надо, и вскоре он снова выбился из сил.

В своем бреду Тень стал деревом. Корни его ушли глубоко в здешний суглинок, в самые далекие глубины времени, в скрытые от людского глаза источники. Он нащупал источник женщины по имени Урд, что означает Прошлое. Она была огромна, как подземная гора, эта женщина, она была великаншей, и воды, которые она охраняла, были водами времени. Другие корни протянулись в иные места. Некоторые из этих мест были тайными. Теперь, если ему хотелось пить, он просто-напросто тянул воду корнями, тянул вверх и питал ею сущность свою.

У него была сотня рук, которые заканчивались сотней тысяч пальцев, и все эти пальцы достигали неба. Вес неба тяжело давил на плечи.

Удобнее не стало, но боль теперь была уделом тела, которое висело на дереве, а не самого дерева. Тень в своем безумии сделался намного просторнее, чем человек на дереве. Он был и деревом, и ветром, который свистит в ветвях мирового древа; он был небом и низко нависшими облаками; он был Рататоск, белкой, что снует от самых глубоких корней к самым высоким ветвям; он был ястребом, который, с безумным взором, сидел на самой высокой ветке и озирал мир; он был червем в самой сердцевине дерева.

Звезды кружились по небу, и он запустил свою сотню рук в эту звездную круговерть, и начал их перекатывать, перебрасывать из ладони в ладонь, прятать…

Момент ясности, вспышка безумия и боли: Тень почувствовал, что поднимается на поверхность. Он знал, что это ненадолго. Утреннее солнце слепило глаза. Он закрыл их и пожалел, что не может поднести к ним руку.

Совсем чуть-чуть ему осталось. И в этом он тоже отдавал себе отчет.

Когда Тень открыл глаза, рядом с ним на дереве был еще какой-то человек, совсем молодой.

Кожа у него была темно-коричневого цвета. Высокий лоб, густые завитки черных волос. Он сидел на ветке, высоко у Тени над головой. Если Тень вытягивал шею, то видел его яснее некуда. И человек этот был безумен. Такой у него был взгляд.

— Ты голый, — сказал безумец надтреснутым голосом. — Я тоже голый.

— Я вижу, — прохрипел в ответ Тень.

Безумец посмотрел на него, потом кивнул и принялся вертеть головой во все стороны, будто у него затекла шея и он пытался ее размять. Потом спросил:

— Ты меня знаешь?

— Нет, — сказал Тень.

— А я тебя знаю. Я наблюдал за тобой в Кейро. И потом за тобой наблюдал. Ты нравишься моей сестре.

— Значит, ты… — имя вылетело у него из головы. Ест мертвечину при дороге. Ну да, конечно. — Ты Гор.

Безумец кивнул.

— Гор, — сказал он. — Я сокол утренний и ястреб полуденный. Я солнце, совсем как ты. И еще я знаю истинное имя Ра. Мама мне сказала.

— Круто, — вежливо сказал Тень.

Безумец молча и безотрывно смотрел на землю под деревом. А потом упал с ветки.

Ястреб камнем рухнул на землю, потом вышел из пике по широкой плавной дуге, тяжело работая крыльями, и вернулся обратно, неся в когтях крольчонка. Приземлился он на ветку, что росла гораздо ближе к Тени, чем в первый раз.

— Есть хочешь? — спросил безумец.

— Нет, — ответил Тень. — Надо бы, наверное. Но совсем не хочется.

— А я хочу, — сказал безумец. И стал быстро есть кролика, разрывая его на части, высасывая юшку, хрустя костями. Закончив есть, он сбросил перемолотые кости и клочья меха вниз, на землю. Потом пошел по ветке в сторону Тени и остановился на расстоянии вытянутой руки. Гор стал беззастенчиво его разглядывать, пристально и внимательно, с головы до пят. На подбородке и на груди у него осталась кроличья кровь, и он вытер ее тыльной стороной руки.

Тень почувствовал, что нужно хоть что-то сказать.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — тут же откликнулся безумец. Он выпрямился, отвернулся от Тени и пустил вниз, на луговую траву, длинную струю темной мочи. Мочевой пузырь у него был объемистый. Закончив, он сел на корточки.