Кавказская война. В 5 томах. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг. - Василий Потто

Когда началась персидская война, Сухтелен не мог оставаться равнодушным зрителем ее и просил у государя назначения на театр военных действий, куда отправлялись товарищи его боевой жизни: Давыдов, Бенкендорф, князь Долгоруков. Государь согласился с тем, однако, чтобы по окончании войны Сухтелен возвратился немедленно к своим обязанностям генерал-квартирмейстера главного штаба.

Человек еще молодой, полный сил, за которым притом считалось так .много боевого прошлого, Сухтелен занял в войсках Паскевича видное и ответственное положение начальника штаба отдельного Кавказского корпуса и в этом звании принимал участие во всех важных делах кампании 1827 года. Теперь назначение командовать карабагским отрядом дало ему случай навсегда вписать свое имя в летописи подвигов кавказских войск.

Отряд князя Вадбольского Сухтелен встретил уже под Аваром. “Трудно поверить,– писал он отсюда Паскевичу,– какое количество снега выпало в здешних местах, которые теперь представляют совершенный вид нашей северной зимы. Дорога состоит из узкой тропинки, и двигаться по ней с колесными арбами решительно невозможно”. Из Агара войска шли к Ардебилю. И как прежде юный Сухтелен со своими волынцами особенно отличился при взятии Реймса, города, славного венчанием на царство французских королей, так и теперь ему предстояло взять Ардебиль, исстари знаменитый коронованием в нем персидских государей. Несмотря на суровую зиму, памятную в Персии необычайно глубокими снегами и холодом, Сухтелен 25 января уже стоял перед целью своего похода.

Старинный город беспечно раскинулся в широкой и привольной долине, окаймленной чудными Таврскими горами, между которыми, как снежный гигант, вставала громадная гора, достигающая двенадцати тысяч футов, и, казалось, не ждал нашествия неприятелей. Он совершенно не был готов к обороне. Сыновья Аббаса-Мирзы, Махмет и Джанхир, бывшие тогда в нем, заперлись в цитадели с двухтысячным гарнизоном и хотели защищаться; но нескольких ракет, пущенных в город, было достаточно, чтобы поколебать мужество защитников. Начались побеги из цитадели, а в городе вспыхнул мятеж, и жители, толпами бросившись в крепость, обезоружили всех сарбазов. Между тем старейшины города уже отворили ворота и встречали подходящий отряд с хлебом и солью. Сухтелен торжественно вступил в Ардебиль. Оба принца, лишенные возможности бежать, сдались военнопленными. В Ардебиле взято было русскими двадцать семь орудий и в числе их четыре пушки, захваченные в прошлом году персиянами в Ленкорани.

Русскому отряду довелось найти в Ардебиле и более печальные трофеи персиян от войны с русскими, чем эти четыре пушки. На том самом месте, где в 1826 году стоял шахский лагерь, верстах в четырех от города, влево от тавризской дороги, на высоком кургане, еще возвышались воздвигнутые по приказанию шаха шесть каменных пирамид, уставленных головами русских, павших во время нечаянного вторжения персиян в пределы Карабага. Сухтелен имел горестное утешение отдать последний долг неведомым мученикам-героям, погибшим за отечество. 31 января на кургане собраны были казачий Грекова полк, рота пионер и часть сорок второго егерского полка, наиболее других потерпевшего в начале войны, прочитаны молитвы об упокоении душ погибших за веру, царя и отечество, и при возглашении вечной памяти и троекратном залпе – кости опущены в могилу. Рядовые сорок второго егерского полка воздвигли над ней большой деревянный крест.

Но то, что сделало завоевание Ардебиля особенно памятным, как в летописях военной истории, так и в летописях мирной науки, это – приобретение Россией богатой библиотеки, хранившейся в мечети Шейх-Софи-Эдине, в этом палладиуме шиитской мудрости, служившем лучшим украшением города.

Мечеть эта, основанная, как полагают, в эпоху возобновления Тамерланом персидской монархии, замечательна своей архитектурой, богатством и древностью. Широкие и некогда величественные ворота, покрытые сводом, произведением смелого восточного зодчества, сохраняют еще остатки лепных украшений давно утраченного стиля и ведут во внутренность небольшого двора, окруженного толстыми каменными стенами, в которых вырублены кельи. В самой мечети узорчатые стены испещрены разноцветными, большей частью зелеными кирпичами. Мраморные ступени ведут во внутренность храма, где холодный мраморный пол весь устлан богатыми хороссанскими коврами,– приношениями богомольцев. В одной из стен, в прекрасно выделанной нише, под мрачным куполом стоит гробница святого основателя храма, Шейха-Софи-Эдине, привлекающая сюда на поклонение массу магометан шиитов со всего мира. Гробница отличается искусной резьбой, а богатое покрывало, облекающее и ее, и все возвышение, на котором стоит она, подобно тем, которые ежегодно отправляются почитателями Магомета из Каира в Мекку. Три лампады разливают слабый свет по этому обиталищу смерти, и при слабом мерцании их, и день и ночь, над гробом читаются молитвы смиренными отшельниками, на которых лежит обязанность блюсти в лампадах неугасимый огонь. Рассказы магометанского духовенства о чудесах Софи-Эдине и написанная им история жизни святого – сбивчивы и противоречивы; но из них ясно, что шейх был человек с необыкновенным умом и большим по своему времени образованием. Вправо от ниши Софи-Эдине находится другая гробница, в которой покоится шах Измаил-Софи, основатель новой персидской монархии и родоначальник династии Софиев, царствовавшей до Надира-шаха. Некогда над этой царственной могилой висели укрепленные в своде храма четыре, принадлежавшие шаху Измаилу, меча, острием и силой которых он утвердил свой род на престол Персии. Рука беспощадного времени исторгла два из них, другие два сняты персидскими государями,– и теперь драгоценные памятники мощной древности заменены какими-то жалкими, ничего не стоящими изделиями новейших оружейников.

Левее царского гроба находится светлая веселая комната, устроенная Шах-Аббасом и украшенная подаренными им чашами и вазами индийского фарфора. Еще левее вход в залу, в которой и находилась славная на всем Востоке библиотека арабских и персидских рукописей. Говорят, что эта библиотека получила основание в царствование Шах-Аббаса, тщательно собиравшего все драгоценные литературные памятники древности, которые потом он и сложил в мечеть, сооруженную в память его деда, Шейх-Софи. Несколько драгоценных дверей, окованных серебром и чистым золотом, вели в это хранилище мусульманской мудрости. Этой-то драгоценной библиотекой, всем, что было в ней ценного, что составлялось веками из пожертвований многих властителей Персии, Сухтелен овладел как военным трофеем. И ныне она хранится в Императорской Санкт-Петербургской публичной библиотеке. А там, где она была прежде, любопытный путешественник находит лишь опустевшие полки.

Сухтелен провел это дело политично и тонко. Опасаясь увозом книг возбудить негодование народа, он начал выражением уважения и удивления перед мусульманской святыней и подарил мечети огромный персидский ковер. Ковер этот был тотчас же разостлан между гробами шейха и шаха Измаила. Это было доказательством благоприятного для русских расположения умов населения, которое, нужно сказать, гордилось еще накануне тем, что ни в городе, ни в округе его никогда не водворялись христиане. Тогда Сухтелен созвал к себе знатнейших представителей магометанского духовенства города, имевшего огромное влияние в целой Персии, и объявил им, что русское правительство, заботясь о нравственном воспитании и благоденствии своих многочисленных мусульманских подданных, крайне нуждается в книгах и в сочинениях знаменитых писателей Востока и что ему поручено по этому поводу просить согласия духовных лиц отправить всю библиотеку Шейх-Софи-Эдине в Петербург, где с книг снимут копии, после чего подлинники возвращены будут обратно. После долгих споров, рассуждений и отговорок почтенные хаджи и муллы наконец изъявили свое согласие. Тогда Сухтелен, в сопровождении их, отправился в мечеть и возложил на гроб шейха Софи парчовый мешок с восьмьюстами червонцев, сказав присутствующим, что это – дар русского императора. Богатство приношения поразило мулл, и книги тотчас же были сданы Сухтелену. Необходимо заметить, что персияне долго не понимали, что вся коллекция их манускриптов стала собственностью России; они все ждали их возвращения и были убеждены, что русские переписчики все еще не успели списать их рукописи.